У  нас  Вы  сможете  найти  всегда то,  о  чем  другие  молчат...                   Редакция принимает к опубликованию материалы, от солидарных с нами журналистов.    Наш адрес: politikym@lenta.ru.           Редакция оставляет за собой право публикации Ваших материалов.        Редакция не вступает в переписку с корреспондентами.       

 
 
<<< НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ

ВЕРНУТЬСЯ В БИБЛИОТЕКУ

 

Сталин - величайшая ложь двадцатого века  Дело Сталина

Генералиссимус. Книга 2

Владимир Васильевич Карпов

Генералиссимус - Книга - Часть 2

Аннотация

   Владимир КАРПОВ — известный русский писатель, лауреат Государственной и международных премий, академик, автор многих книг, в том числе популярных в нашей стране и за рубежом — «Полководец», «Маршал Жуков». Его произведения отличаются высокой художественностью и исследовательской глубиной на основе документов. Карпов участник войны, дважды Герой Советского Союза, окончил две военные академии и Литературный институт им. Горького, работал в Генеральном штабе (еще при Сталине). Вес это дало ему возможность создать фундаментальный, объективный труд (без прикрас и очернительства) о крупнейшей исторической личности XX века Генералиссимусе И. В. Сталине.



Генералиссимус. Книга 2

Суровые испытания 1942 года.

   «…зимой 1942 года мы не имели реальных сил и средств, чтобы воплотить в жизнь все эти правильные с общей точки зрения идеи о широком наступлении. А не имея сил, войска не могли создавать необходимые ударные группировки и проводить артиллерийское наступление столь эффективно, чтобы разгромить такого мощного противника, как гитлеровский вермахт». Г.К. Жуков.

   «Ни шагу назад!» Из приказа Сталина №227

Контрнаступление (Зондаж о передышке)

   29 ноября 1941 года Жуков позвонил Верховному Главнокомандующему и, доложив обстановку, попросил его дать приказ о начале контрнаступления. Сталин слушал внимательно, затем спросил: — А вы уверены, что противник подошел к кризисному состоянию и не имеет возможности ввести в дело какую-нибудь новую крупную группировку? — Противник истощен. Но если мы сейчас не ликвидируем опасные вражеские вклинения, немцы смогут подкрепить свои войска в районе Москвы крупными резервами за счет северной и южной группировок своих войск, и тогда положение может серьезно осложниться. Сталин сказал, что он посоветуется с Генштабом... Поздно вечером 29 ноября Сталин принял решение о начале контрнаступления и предложил штабу Западного фронта представить план контрнаступательной операции. Утром 30 ноября представили Ставке соображения Военного совета фронта по плану контрнаступления, исполненному графически на карте с самыми необходимыми пояснениями. Жуков направил с планом только коротенькую записку Василевскому: «Прошу срочно доложить народному комиссару обороны товарищу Сталину план контрнаступления Западного фронта и дать директиву, чтобы можно было приступить к операции, иначе можно запоздать с подготовкой». К графическому плану была приложена объяснительная записка о проведении этих контрударов. На этом плане Сталин написал: «Согласен» — и поставил подпись. Из сказанного видно: инициатива контрударов принадлежит Жукову, но окончательное решение принимал Сталин, поэтому не правы многочисленные авторы, которые все заслуги контрудара под Москвой отдают только маршалу Жукову. И маршал Василевский в своих воспоминаниях пишет о том, что Ставка готовила контрнаступление. Разумеется, сама идея, что контрнаступление когда-то должно было состояться, что для этого надо готовить стратегические резервы (и они готовились!), — эта идея в Ставке Верховного Главнокомандования существовала. Но если бы Ставка продолжала собирать и сосредоточивать силы согласно этой своей идее, то немцы или закрепились бы очень прочно на достигнутых рубежах, или подтянули бы свежие силы из северных и южных группировок. А замысел Жукова в том и состоял, чтобы переходить в контрнаступление немедленно, наличными силами. При этом он понимал, что общее наступление по всему фронту, как это бывает обычно, здесь осуществлено быть не может, сил для этого недостаточно. Потому-то предлагаемое им контрнаступление должно было происходить (и происходило) так своеобразно. В сущности, Василевский, определяя контрнаступление, говорит о тех же контрударах, что и Жуков, но поскольку в этой операции участвуют несколько фронтов и авиация Верховного Главнокомандования, то у Василевского есть основание называть все это контрнаступлением. Но по объективной оценке того, что происходило в действительности, вначале общего контрнаступления все же не было, и Калининский, и Юго-Западный фронты лишь прибавляли еще по одному контрудару на своих участках для содействия Западному фронту. Василевский вспоминает, что Конев, услыхав от него о приказе наступать, заявил, что Калининский фронт не располагает силами для наступления. Только после долгих убеждений Василевского Конев все же обещал нанести удар на Тургиново с целью прорвать оборону и выйти в тыл противнику. Как видим, речь идет лишь об одном ударе, чтобы выйти в тыл войскам, противостоящим фронту Жукова, и тем самым поколебать их устойчивость. На Юго-Западном фронте, о включении которого в контрнаступление вспоминает маршал Москаленко, происходило следующее: «Говоря об особенностях контрнаступления против 2-й немецкой армии в районе Ельца, нужно прежде всего отметить, что оно началось с тех рубежей, на которые отошли наши войска только накануне вечером в ходе оборонительных боев. Иначе говоря, началось без предварительной подготовки и сосредоточения сил, прямо с ходу: вчера оборонялись, отступали, а сегодня перешли в наступление. Потребовалось, фигурально выражаясь, лишь повернуться через левое плечо и разить противника, под натиском которого мы еще вчера отступали». Эти суждения крупных военачальников, на мой взгляд, склоняют нас согласиться с точкой зрения Жукова. И дело тут не только в разной терминологии: у Жукова — контрудары, у Василевского — контрнаступление, — но и в том, что подразумевается под этими понятиями. Один из факторов, на который делал ставку Жуков, — это внезапность. Противник не ожидает, что советские части способны перейти к столь активным действиям. Из дневниковых записей Бока, Гальдера и других гитлеровских генералов видно: они считали, что Красная Армия уже не располагает силами, и намеревались спокойно использовать передышку для подготовки к новым операциям. Вот тут-то Жуков, с благословения Сталина, и преподнес им сюрприз! Итак, напомню: после того как 5 декабря ударил Калининский фронт (командующий И. С. Конев), 6 декабря — Юго-Западный (командующий С. К. Тимошенко) и в тот же день войска Западного фронта под командованием Жукова нанесли контрудары по главным группировкам противника севернее и южнее столицы, наши войска с тяжелыми боями пошли вперед. В течение месяца противник был отброшен от Москвы на рубеж Наро-Фоминск — Малоярославец — Сухиничи — Белев. 5 января 1942 года в Москве было созвано совещание Ставки по поводу того, что делать дальше после выхода войск на указанный рубеж. Стенограммы на заседаниях Ставки не велись (в отличие от немцев, у которых каждое слово на всех совещаниях фиксировалось). Каких-либо документов (кроме директивы) или чьих-то записей я тоже не нашел, поэтому пересказываю по воспоминаниям участников этого совещания с некоторыми сокращениями. Докладывал об обстановке и намечаемых действиях начальник Генерального штаба. Со свойственной ему рассудительностью он объективно оценивал обстановку, сравнивал силы сторон, предупреждал, что, несмотря на отступление от Москвы, гитлеровцы еще имеют возможность наносить сильные удары. Сталин слушал Шапошникова с явным неудовольствием, его, видимо, раздражала медлительность, которая, как ему казалось, была не только в темпе речи Шапошникова, но и в действиях, которые предлагал Генштаб. Наконец Сталин прервал Бориса Михайловича: — Немцы в растерянности от поражения под Москвой. Они плохо подготовились к зиме. Сейчас самый подходящий момент для перехода в общее наступление. Враг рассчитывает задержать наше наступление до весны, чтобы весной, собрав силы, вновь перейти к активным действиям. Он хочет выиграть время и получить передышку. Никто из присутствовавших против этого не возразил, и Сталин продолжил. — Наша задача состоит в том, — рассуждал он, прохаживаясь, по своему обыкновению, вдоль кабинета, — чтобы не дать немцам этой передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны... На словах «до весны» он сделал акцент, немного задержался и затем разъяснил: — Когда у нас будут новые резервы, у немцев не будет больше резервов... Дальше Верховный изложил, как он понимает возможную перспективу войны, и наметил практические задачи отдельных фронтов. Его замысел был таков. Учитывая успешный ход подмосковного контрнаступления, целью общего наступления поставить разгром противника на всех фронтах — от Ладожского озера до Черного моря. Главный удар нанести по группе армий «Центр». Ее разгром осуществить силами левого крыла Северо-Западного, Калининского и Западного фронтов путем двустороннего охвата с последующим окружением и уничтожением главных сил в районе Ржева, Вязьмы и Смоленска. Перед войсками Ленинградского, Волховского фронтов, правого крыла Северо-Западного фронта — задача разгромить группу армий «Север». Войска Юго-Западного и Южного фронтов должны нанести поражение группе армий «Юг» и освободить Донбасс, а Кавказский фронт и Черноморский флот — освободить Крым. Переход в общее наступление осуществить в крайне сжатые сроки. Изложив этот проект, Сталин предложил высказаться присутствовавшим. Слово попросил Жуков: — На Западном направлении, где создались более благоприятные условия и противник еще не успел восстановить боеспособность своих частей, надо продолжать наступление. Но для успешного исхода дела необходимо пополнить войска личным составом, боевой техникой и усилить резервами, в первую очередь танковыми частями. Я за то, чтобы усилить фронты Западного направления и здесь вести более мощное наступление. — Мы сейчас еще не располагаем материальными возможностями, достаточными для того, чтобы обеспечить одновременное наступление всех фронтов, — поддержал Жукова Вознесенский. — Я говорил с Тимошенко, — сказал Сталин. — Он за то, чтобы действовать и на Юго-Западном направлении. Надо быстрее перемалывать немцев, чтобы они не смогли наступать весной. Кто еще хотел бы высказаться? Ответа не последовало. Вот с этого заседания Ставки 5 января 1942 года и начинается, на мой взгляд, всеобщее контрнаступление, по которому именно Ставка принимала решение и организовывала его осуществление. А еще точнее, даже не Ставка, а Сталин единолично, как это делал он много раз прежде. К сожалению, еще продолжалась в поведении Сталина инерция его руководства в мирное время — как это ни огорчительно, однако не сказать об этом нельзя, иначе я потеряю настрой на объективность. Жуков прямо говорит: «Весь замысел о переходе во всеобщее наступление на всех направлениях — это, конечно, не идея Генерального штаба, не замысел Шапошникова, который докладывал. Это исключительно был замысел лично Сталина». Директиву о наступлении штабы фронтов получили 7 января 1942 года. А 10 января командующие фронтами и командармы получили Директивное письмо Ставки Верховного Главнокомандования. В нем военное положение оценивалось в духе выступления Сталина на заседании от 5 января 1942 года и давались практические указания фронтам — для действий ударными группами и организации стратегического наступления. Вот это было уже общее наступление: для развития контрударов Сталин вводил свои стратегические резервы 20-й, 10-й армий, 1-ю ударную армию, другие части усиления и всю авиацию. Не буду подробно описывать ход и итог общего наступления, приведу лишь мнение двух военных специалистов, прекрасно разбиравшихся в предмете. Маршал Василевский: «В ходе общего наступления зимой 1942 года советские войска истратили все с таким трудом созданные осенью и в начале зимы резервы. Поставленные задачи не удалось решить». Академик Самсонов: «...переход в общее наступление на всех основных стратегических направлениях без достаточного учета реальных возможностей фронтов провалился». Я так подробно остановился на проблеме разграничения контрударов и общего наступления, чтобы стало отчетливее видно, почему прежде всего сам Сталин, а за ним почти все наши военные историки и теоретики «объединяли» их в одно контрнаступление, начинающееся 5 декабря. Проще всего объяснить такие действия Сталина диктаторской инерцией мирного времени. В какой-то мере это, как говорится, имело место. Но попытаемся понять его намерения. Сталин не из тех, кто принимает решения, не взвесив все за и против. В данном случае он видит такую реальную картину: гитлеровская армия понесла большие потери в многочисленных, пусть даже победных операциях. В сражении за Москву она окончательно выдохлась, это подтверждается тем, что после контрударов Жукова наличными силами гитлеровские дивизии попятились назад. Есть все основания предположить, что под общим ударом всех фронтов, не позволяющих противнику маневрировать, покатится на Запад, а возможно и рухнет весь Восточный фронт немцев. Поэтому Сталин и замышлял общее наступление от Балтийского до Черного моря. Логика в таком суждении есть. Но дело в том, что логика в военном деле не идентична с логикой в философии, тут свои особенности, свои невидимые подводные камни. Напомним только об одном — о боевом духе, моральном состоянии войск. Соотношение сил может быть в пользу одной из сторон, и логика в таком случае подсказывает превосходство этой стороны. Однако низкое моральное состояние (тот самый подводный камень) приведет к поражению более сильную сторону. В контрнаступлении под Москвой боевой дух Советской Армии был на подъеме: после долгих неудач погнали, наконец, гитлеровцев назад. Сталин имел все основания опираться на этот фактор. Это, как говорится, то, что на поверхности, видимое всем, кто присутствовал на совещании Ставки, и понятное Генштабу, который оформлял решение Сталина на общее наступление. Но, как выяснилось совсем недавно (я эти документы увидел, только уже работая над этой книгой — в 1999 году), у Сталина были еще свои, никому не известные, далеко ведущие стратегические расчеты. Сталину казалось, что общее наступление советских войск деморализует германское руководство, которое увидит свои отступающие по всему фронту войска и пойдет на мирные предложения, которые выдвинет он, Сталин. Верховный Главнокомандующий не посоветовался по этому поводу со своими полководцами, и даже с членами Политбюро, поэтому никто из них не упоминает об этой попытке ни в устных воспоминаниях, ни в опубликованных мемуарах. Сложилась ситуация, похожая на ту, что наблюдалась во время заключения Брестского мира 1918 года, когда Ленин подписал кабальный договор ради спасения молодого Советского государства. Сталин видел — немцы уже под Москвой, потери Красной Армии огромны, резервов нет, формирование новых частей возможно только из новых призывников, но нет для них вооружения: оборонные заводы частично остались на оккупированных территориях, а большинство пребывает в стадии эвакуации; танки, самолеты, орудия, стрелковое вооружение выпускается в незначительном количестве предприятиями, которые раньше находились в глубине страны, а их очень немного. Для восстановления и организации производства эвакуированных заводов на новых местах в Сибири и Средней Азии необходимо время. Передышка нужна была во что бы то ни стало. Сталин приказал разведке найти выходы на гитлеровское командование и от его, Сталина, имени внести предложение о перемирии и даже больше (далеко идущие планы) — о коренном повороте в войне. Для осуществления этих тайных переговоров были реальные возможности: еще в 1938 году заключено соглашение о сотрудничестве между НКВД и гестапо. Существует подлинный документ, подтверждающий это.

   Генеральное соглашение О сотрудничестве, взаимопомощи, совместной деятельности между Главным управлением государственной безопасности НКВД СССР и Главным управлением безопасности Национал-Социалистической рабочей партии Германии (ГЕСТАПО). (Дальше следует текст - Генерального соглашения" на 9 страницах, я его опускаю и привожу только последний лист. — В. К.).Текст соглашения отпечатан на русском и немецком языках в единственном экземпляре, каждый из которых имеет одинаковую силу, скреплен подписями и печатями представителей НКВД и ГЕСГАПО. Русский текст соглашения остается в НКВД, немецкий в ГЕСТАПО. Совершено в Москве, 11 ноября 1938 г. в 15 час. 40 мин. Подписи сторон: НАЧАЛЬНИК ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ НАРОДНОГО КОМИССАРИАТА ВНУТРЕННИХ дел ссср комиссар госбезопасности I ранга (Л. БЕРИЯ) НАЧАЛЬНИК ЧЕТВЕРТОГО УПРАВЛЕНИЯ (ГЕСТАПО) ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ БЕЗОПАСНОСТИ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РАБОЧЕЙ ПАРТИИ ГЕРМАНИИ БРИГАДЕНФЮРЕР СС (Г. МЮЛЛЕР)

   Разведчики связались с немецкими «коллегами», встреча состоялась в Мценске 20 февраля 1942 года. Мценск в то время находился на оккупированной гитлеровцами территории. Видимо, идея об этих переговорах возникла у Сталина в самом начале контрнаступления, и поиски контактов наши разведчики начали немедленно. Как это происходило, мне неизвестно. Сталин лично написал «Предложения германскому командованию». Они отпечатаны в двух экземплярах, один остался у Сталина, другой предназначался тому, кто будет вести переговоры. Этот документ, по-видимому, не предполагалось вручать немцам, он представляет собой конспект, перечень вопросов, которым должен был руководствоваться советский представитель.

   ПРЕДЛОЖЕНИЯ ГЕРМАНСКОМУ КОМАНДОВАНИЮ 1). С 5 мая 1942 года начиная с 6 часов по всей линии фронта прекратить военные действия. Объявить перемирие до 1 августа 1942 года до 18 часов. 2). Начиная с 1 августа 1942 года и до 22 декабря 1942 года германские войска должны отойти на рубежи, обозначенные на схеме № 1. Предлагается установить границу между Германией и СССР по протяженности, обозначенной на схеме № 1, 3). После передислокации армий вооруженные силы СССР к концу 1943 г. готовы будут начать военные действия с германскими вооруженными силами против Англии и США. 4), СССР готов будет рассмотреть условия об объявлении мира между нашими странами и обвинить в разжигании войны международное еврейство в лице Англии и США, в течение последующих 1943—1944 годов вести совместные боевые наступательные действия в целях переустройства мирового пространства (схема № 2). Примечание: В случае отказа выполнить вышеизложенные требования в п.п. 1 и 2, германские войска будут разгромлены, а германское государство прекратит свое существование на политической карте как таковое. Предупредить германское командование об ответственности. Верховный Главнокомандующий Союза ССР Москва; Кремль 19 февраля 1942 г. И. СТАЛИН.

   То, что «Предложения» составлены Сталиным, подтверждает его подпись, а на то, что это только конспект, указывают короткие «сталинские» фразы, напечатанные не на государственном или партийном бланке, а на простом листе бумаги без указания непременных в официальных обращениях сведений о исполнителе и расчете рассылки копий. Обратите внимание на дату — идет общее наступление советских войск. Сталин говорит с гитлеровским командованием с позиции силы, даже угрожает уничтожением в случае несогласия! Но он переоценил возможность извлечь стратегические дивиденды из сложившейся, как ему показалось, благоприятной военной и политической ситуации. Немцы не были в состоянии растерянности. Их представитель группенфюрер СС Вольф вел себя не как бедный родственник в трудном положении (так представлялось Сталину из-за нашего общего наступления), а уверенно, и даже со свойственным немцам высокомерием. Переговоры продолжались в течение недели. В итоге, первый заместитель народного комиссара внутренних дел СССР представил Сталину следующий рапорт.

   ПЕРВЫЙ ЗАМЕСТИТЕЛЬ НАРОДНОГО КОМИССАРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР № 1/2428 27 февраля 1942 г. Товарищу СТАЛИНУ РАПОРТ В ходе переговоров в Мценске 20—27 февраля 1942 года с представителем германского командования и начальником персонального штаба рейхсфюрера СС группенфюрером СС Вольфом, германское командование не сочло возможным удовлетворить наши требования. Нашей стороне было предложено оставить границы до конца 1942 года по линии фронта как есть, прекратив боевые действия. Правительство СССР должно незамедлительно покончить с еврейством. Для этого полагалось бы первоначально отселить всех евреев в район дальнего севера, изолировать, а затем полностью уничтожить. При этом власти будут осуществлять охрану внешнего периметра и жесткий комендантский режим на территории группы лагерей. Вопросами уничтожения (умерщвления) и утилизации трупов еврейского населения будут заниматься сами евреи. Германское командование не исключает, что мы можем создать единый фронт против Англии и США. После консультаций с Берлином Вольф заявил, что при переустройстве мира, если руководство СССР примет требования германской стороны, возможно, Германия потеснит свои границы на востоке в пользу СССР. Германское командование в знак таких перемен готово будет поменять цвет свастики на государственном знамени с черного на красный. При обсуждении позиций по схеме №2 возникли следующие расхождения: 1). Латинская Америка. Должна принадлежать Германии. 2). Сложное отношение к пониманию «китайской цивилизации». По мнению германского командования, Китай должен стать оккупированной территорией и протекторатом Японской империи. 3). Арабский мир должен быть германским протекторатом на севере Африки. Таким образом, в результате переговоров следует отметить полное расхождение взглядов и позиций. Представитель германского командования Вольф категорически отрицает возможность разгрома германских вооруженных сил и поражения в войне. По его мнению, война с Россией затянется еще на несколько лет и окончится полной победой Германии. Основной расчет делается на то, что, по их мнению, Россия, утратив силы и ресурсы в войне, вынуждена будет вернуться к переговорам о перемирии, но на более жестких условиях, спустя 2—3 года. Первый заместитель народного комиссара Внутренних дел СССР (МЕРКУЛОВ)

   Как оценить этот демарш Сталина? Можно, конечно, поупражняться по поводу беспринципности интернационалиста Сталина, согласного на сговор с фашистами против союзников. Он сам считал и называл эти предложения «неэтичными» по отношению к союзникам, как и то, что он позднее предпринял перед Перлхарбором. Но очевидно и то, что он готов был взять на себя любой большой грех ради спасения страны и народов, ее населяющих. Сталин знал о намерении Гитлера расчленить Советскую страну, превратить ее в колонию и истребить «аборигенов», «унтермеишей» для освобождения земель и раздачи их поселенцам-победителям. Сталин не предал «своих» евреев, не пошел на их истребление, как это сделали у себя фашисты, хотя взамен гитлеровцы предлагали очень выгодное «создание единого фронта против Англии и США». Цена, которую требовали за это гитлеровцы, — «поголовное истребление евреев» — для Сталина была неприемлемой. (Вот и задумайтесь, господа — те, кто по сей день считает его антисемитом.) Мне кажется, уступки и сама идея Сталина о развороте боевых действий на 180 градусов для ведения совместных боевых действий против Англии и США являются ничем иным, как тактическим ходом с целью выиграть время. Обещания провести перегруппировку армий и «после заключения мира между нашими странами» начать совместные боевые действия в 1943—1944 году — это, как говорит русская поговорка, «Улита едет, когда-то будет». Главное, спасти страну сейчас от нашествия. За два года много воды утечет, можно будет и с союзниками объясниться, и боевых действий против них не начать. Главное сейчас — отдышаться и подготовить Вооруженные Силы и промышленность к более успешному отражению гитлеровской агрессии, если немцы отважатся ее продолжать. В общем, хитрил Сталин, и ложь эта была во спасение. В политике подобные маневры обычное дело... В этой ситуации Сталин явно блефовал. Но блеф в политике — это не то же, что блеф в карточной игре или в каком-либо криминальном деле. Блеф в политике — это редкое искусство. Одно из главных его свойств — сочетание демонстративной открытости с полной непонятностью истинных (скрытых) намерений. На поверхности действия вроде бы обычные, но не понятные сопернику. А внутри — предельная личная решительность, игра «на лезвии ножа», с готовностью, в случае неудачи, отступить. Блефуя, политик подходит на предельно близкое расстояние к невозможному, оставаясь между тем в зоне еще возможного. Блеф основан на непредсказуемости поведения, на неожиданности, скоротечности, чем ставит в тупик противника, это и использует в свою пользу блефующий . В какой-то степени, если даже эта попытка не оправдывает, то объясняет настойчивое требование Сталина продолжать наступление. В период переговоров ему во что бы то ни стало нужны были активные действия наших войск. А мы воспримем это как еще один пример его стратегического мышления. Хотя и неудачный, но, как говорится, с добрыми намерениями — ради спасения Отечества.

   Власов. В дни битвы за Москву начала зарождаться легенда о генерале Власове. В этой битве он не совершил ничего особенного, и даже наоборот, почти не участвовал в ней из-за болезни. Но после того как Власов перешел на сторону гитлеровцев и стал претендовать на роль «освободителя народов России», потребовалась ему престижная биография. Вот и начали придумывать ему патриотические подвиги. Один (довольноталантливый сочинитель) написал о нем целую книгу, в которой выдает Власова за главного защитника Москвы. -s Поскольку нам придется еще не раз соприкасаться с этой личностью, считаю необходимым поставить точки над "и" в щмом начале мифотворчества. -i Я впервые услышал о Власове еще в предвоенные годы, будучи курсантом Ташкентского пехотного училища имени Ленина. После неудач в финской войне новый нарком обороны маршал Тимошенко издал приказ по боевой подготовке, основной идеей которого был принцип: учить тому, что необходимо на войне, в условиях, приближенных к боевой обстановке. Это означало, что мы большую часть своей учебы и жизни будем проводить в поле. И пошли бесконечные учения, окапывания, многокилометровые дневные и ночные марши, самостоятельное приготовление пищи (каши) в полевых условиях или питание сухим пайком в течение нескольких суток. Дисциплинарные гайки закрутили до последней степени: за опоздание из увольнения на несколько минут — арест, на несколько часов — трибунал. Некоторые курсанты, даже у нас в училище, где все же был режим учебного заведения, не выдерживали такой истязательной требовательности, и бывали случаи самоубийств. Вот в таких драконовских условиях генерал Власов выделился своей жестокостью. При осенней проверке частей Красной Армии его 99-я стрелковая дивизия была признана лучшей в сухопутных войсках... Наверное, не трудно представить, каким был этот генерал, отличившийся таким образом в тех невероятно тяжелых условиях службы. Тогда Власова наградили орденом Ленина. А нарком обороны Тимошенко так расчувствовался на учениях от требовательности Власова, что тут же вручил ему золотые часы. «Красная Звезда» печатала статьи, восхваляя и пропагандируя непреклонную требовательность командира лучшей дивизии. 99-я стрелковая дивизия получила переходящее Красное знамя РККА. Власов считался тогда кристально чистым по происхождению и образцовым с партийной стороны офицером. Правда, был у него небольшой грешок: в молодости в попы готовился — окончил духовное двухгодичное училище в Нижнем Новгороде и затем поступил в духовную семинарию, где проучился еще два года. Но кто же мог этим упрекнуть генерала? Сам Генсек Сталин был когда-то таким же семинаристом. Это сходство, пожалуй, работало на авторитет Власова. Во всех аттестациях и характеристиках подчеркивается его политическая зрелость и преданность партии. Он сам в автобиографии пишет (в том же 1940 году): «В ВКП(б) вступил в 1930 г. ...Неоднократно выбирался членом партийного бюро школы и полка. Был редактором школьной газеты. В общественной работе всегда принимал активное участие, был избираем членом военного трибунала округа». Обратите внимание — заседал в трибунале в годы самых жестоких репрессий (1937—1939). Я не располагаю материалами о том, кого конкретно осудил и отправил на тот свет за антисоветскую деятельность будущий борец с большевизмом, но, наверное, очень многих, потому что приговор к высшей мере наказания — расстрелу — был в те годы самым частым. (Оставляю возможность поискать в архивах и осветить эту сторону деятельности Власова другим исследователям, так как не располагаю на это временем и документами). Вот какими слонами завершает Власов описание своего партийного портрета: «Партвзысканий не имел. В других партиях и оппозициях никогда и нигде не состоял и никакого участия не принимал, никаких колебаний не имел. Всегда стоял твердо на енеральной линии партии и за нее всегда боролся. Органами Советской власти к суду никогда не привлекался. За границей не был». В общем, кристально чистый, безоглядно преданный коммунист. Насчет «за границей не был» Власов лукавит. Был он за рубежом, в Китае, немногим более года, с сентября 1938-го по декабрь 1939-го. На сей счет я располагаю любопытным документом:

СПРАВКА

Секретно

Кандидатура полковника Власова Андрея Андреевича проверялась через НКВД по линии Разведывательного управления для посылки в командировку за рубеж. Получена проверка № 167 от 11 августа 1938 г., что компрометирующих материалов нет. Начальник 1 отдела 21 сентября 1938 г. Полковник (Румянцев)

   Какое задание выполнял Власов, тоже оставляю для выяснения другим авторам. В завершение этого эпизода из жизни Власова скажу лишь то, что он дал подписку о неразглашении, и поэтому имел юридическое право не упоминать о задании. Однако добавлю такой штрих, чтобы дать читателям пищу для размышлений. Разведывательное управление, использовав Власова только один раз, почему-то не оставило его в своих кадрах, а написало хорошую характеристику о преданности партии и, как говорится, с миром вернуло на службу в войска. Вывод в характеристике такой: «Тов. Власов, находясь в командировке, с работой справился». Я не один год прослужил в этом уважаемом управлении и знаю: попасть в разведку — дело весьма трудное, но уйти из нее еще сложнее. Когда офицера после первого испытания возвращают в войска, за этим стоит нечто не в пользу этого человека. Пишу об этом не потому, что так полагается писать о изменнике, — нет и нет. Сам факт говорит за себя: почему-то не пришелся ко двору в разведке Власов. Вернемся к службе в войсках. Как рекомендовалось в аттестации, генерал Власов был назначен на должность командира 4-го механизированного корпуса, а затем командующим 37-й армией, которая вела тяжелые бои за Киев. Таким образом, Власов не мог бы пожаловаться на трудное продвижение в службе. Наоборот — головокружительный взлет: неполный год командовал дивизией (с января по октябрь 1940 года), неполный месяц корпусом (с 22.6 по 13.7.41), с сентября 1941 г. командовал 37-й армией до дня сдачи Киева. Затем выходил из окружения, и в ноябре назначен командующим 20-й армией, которая обороняла Москву в составе Западного фронта. Много было написано в западных и наших изданиях об этом периоде «полководческой деятельности» Власова. Не хочу обременять читателей опровержением всех этих небылиц, приведу несколько документов, которые перечеркивают все тенденциозные выдумки. В своих воспоминаниях генерал Сандалов, бывший тогда начальником штаба 20-й армии, пишет, что Власов был только назначен командующим, но на первом этапе битвы за Москву в командование армией практически не вступил — находился далеко от передовой, в госпитале. Военный совет армии, вполне естественно, запрашивал разные инстанции — когда же появится командующий? Вот один из телеграфных ответов:

   Начальнику Главного управления кадров Красной Армии Генерал-майор Власов сможет быть направлен не ранее 25—26 ноября связи продолжающимся воспалительным процессом среднего уха. Начальник штаба ю.з.ф. Бодин Нач. воеисанупра ю.з.ф. Бялик

   Генерал Сандалов пишет в своих мемуарах, что при его назначении на должность начальника штаба 20-й армии он спросил маршала Шапошникова: кто назначен командующим армией?" — Недавно вышедший из окружения командующий 37-й армией Юго-Западного фронта генерал Власов, — ответил Шапошников. — Но учтите, что он сейчас болен. В ближайшее время придется обходиться без него... Следовательно, Власов практически не вступил в командование 20-й армией в ноябре 1941 года, когда шел оборонительный период битвы за Москву. В этом месяце армия только формировалась и была в резерве Ставки. Отсутствие Власова в «ближайшее время», о котором сказал Шапошников, растянулось, по сути дела, и на весь период контрнаступления под Москвой. Вот что пишет генерал Сандалов о первом посещении Власовым штаба 20-й армии: «Сокрушительный удар дивизии Короли и групп Ремизова и Катукова стоил неприятелю больших потерь, смял его оборонявшиеся части и принудил их к отходу. Наступая на пятки отходившего в Волоколамск противника, нанося ему фланговые удары лыжными отрядами, 331-я дивизия Ф. П. Короля подошла утром 19 декабря к восточным предместьям Волоколамска. В полдень 19 декабря в с. Чисмены начал развертываться армейский командный пункт. Когда я и член Военного совета Куликов уточняли на узле связи последнее положение войск, туда вошел адъютант командующего армией и доложил нам о его приезде. В окно было видно, как из остановившейся у дома машины вышел высокого роста генерал в темных очках. На нем была меховая бекеша с поднятым воротником, обут он был в бурки. Это был генерал Власов. Он зашел на узел связи, и здесь состоялась наша первая с ним встреча. Показывая положение войск на карте, я доложил, что командование фронта очень недовольно медленным наступлением армии и в помощь нам бросило на Волоколамск группу Катукова из 16-й армии. Куликов дополнил мой доклад сообщением, что генерал армии Жуков указал на пассивную роль в руководстве войсками командующего армией и требует его личной подписи на оперативных документах. Молча, насупившись, слушал все это Власов. Несколько раз переспрашивал нас, ссылаясь, что из-за болезни ушей он плохо слышит. Потом с угрюмым видом буркнул нам, что чувствует себя лучше и через день-два возьмет управление армией в свои руки полностью... Вечером группа генерала Ремизова и морская бригада заняли пригородную слободу Пушкари и вышли к северозападной окраине Волоколамска. Несколько позже сибиряки 331-й дивизии Короля во взаимодействии с танкистами группы генерала Катукова пробились к восточной и юго-восточной окраинам города. Ночью начался штурм города». Из приведенных цитат ясно одно: Власов к взятию Волоколамска не имеет никакого отношения, потому что он там не был и армией не командовал. Что касается Солнечногорска, освобождение которого тоже записывают в заслуги Власову, то этот город был освобожден 12 декабря, задолго до первого приезда — 19.12 — и быстрого отъезда Власова, о котором пишет генерал Санда-лов. Мне могут возразить: но генерал Власов за бои под Москвой награжден орденом Красного Знамени! Это верно. А случилось так: всех командующих армиями за победу под Москвой представили списком на награждение таким орденом. Был в этом списке и генерал Власов — по должности, а не по делам. А вот Жукова в списке не было, и он за эту блестящую победу по защите столицы, а потом и за решительное контрнаступление, не награжден. Не было в списке... Список командующих армиями составлял Жуков как командующий Западным фронтом, он не мог включить самого себя. Но Верховного Главнокомандующего Сталина тоже не наградили за это выигранное великое сражение. Видно, не до того было...

Подбор умелых соратников

   В дни контрнаступлений Сталин опирался на Жукова, Шапошникова, Василевского. Но, наряду с ними, искал и новые сильные личности. Так было с Еременко. Помните, что сказал Сталин, посылая Еременко спасать от окружения войска Юго-Западного фронта: «Вот человек, который в сложившейся обстановке нам нужен!» Но в Еременко Сталин явно ошибся. А вот в выборе начальника тыла Вооруженных Сил Андрея Васильевича Хрулева он, как говорится, попал в «десятку». В сложившейся на тот момент обстановке, при угасании наступления, наиболее целесообразным было закрепиться на достигнутых рубежах и перейти к жесткой обороне, изматывать противника и накапливать свои резервы. Тем более что к этому времени завершилась не только переброска, но и восстановление многих оборонных заводов из оккупированных районов в Сибирь и Среднюю Азию. Эти заводы начали выпускать вооружение, так необходимое для вновь формируемых частей. С работой тыла тесно связано имя генерала Хрулева — ближайшего соратника Сталина в этом сложном и очень ответственном деле. Выбор случился не вдруг. Сталин обычно долго присматривался к человеку, проверяя, главным образом, в деле, а затем приближал, брал в свою команду и наделял большим доверием. В ходе войны Сталин высмотрел, выдвинул и вырастил целую когорту замечательных полководцев: Жуков, Василевский, Конев, Рокоссовский, Черняховский, Баграмян и многие другие, — все они его личные выдвиженцы. Сталин их поддерживал, прощал ошибки, награждал за успехи, но постоянно держал в строгости. Среди таких выдвиженцев оказался и Хрулев. Андрей Васильевич так вспоминает этот поворотный в его службе день: «— Я стал просить Сталина — нельзя ли обойтись без меня. На его вопрос, почему я не хочу принять это предложение, ответил: „Поскольку Мехлис поставил своей задачей во что бы то ни стало меня уничтожить, он этим воспользуется и начнет травлю“. Сталин улыбнулся и сказал: — Ну вот, сильнее кошки зверя нет. — Для кого какой зверь, а для меня Мехлис — страшный зверь, — говорю ему. Он тогда стал расспрашивать, почему у меня такое убеждение, что Мехлис обязательно расправится со мной. Я ответил буквально следующее: — Когда в прошлом году Вы рассматривали вопрос обо мне на Политбюро, Мехлис метал громы и молнии, силясь всех убедить, будто я замешан в вое н но -фашистском заговоре. Вы предложили мне все рассказать о моей деятельности на этот счет. Но так как мне нечего было рассказывать, убедились, что я человек честный, и сказали Мехлису и Ежову, чтобы они отстали от меня. После этого, когда я перед отъездом пришел к Мехлису, он мне заявил: „Скажите спасибо Ворошилову. Он Вас тяжестью своей придавил и не дал мне поступить так, как следовало бы поступить, но я заявляю Вам, что постараюсь сделать все возможное, чтобы мое стремление (т. е. Мехлиса) оправдалось“. Тогда Сталин на все мои сомнения и возражения заявил: — Ну хорошо, а если я вместе с вами поведу борьбу против Мехлиса, то как вы думаете — мы справимся? Я откровенно ему сказал: — Как будто бы по логике вещей должны бы справиться, но Вы имейте в виду, что Мехлис такой человек, что он может черт знает что наделать и из любого положения способен выкрутиться. Сталин усмехнулся: — Он нас с вами вместе может разгромить? — Вас-то не разгромит, а меня вот разгромит. Но решение все-таки состоялось. Я был назначен начальником снабжения Красной Армии...» Талантливый организатор-интендант, Хрулев всю войну прекрасно справлялся со своей невероятно сложной должностью по обеспечению армии всем необходимым. Андрей Васильевич — образованный, интеллигентный человек, его наблюдения за работой Сталина нам очень пригодятся. Вот его рассказ: "— А что такое Ставка? Это Сталин (и ни одного человека в его секретариате), Генеральный штаб (он вызывал ксебе с картой начальника Генерального штаба или его помощника) и весь Наркомат обороны. Это и была фактически Ставка. Вызывает он командующего войсками какого-либо фронта и говорит: — Мы хотим вам дать директиву провести такую-то операцию. Что вам для этого надо? Тот отвечает: — Разрешите мне посоветоваться со штабом. — Идите к ВЧ. Вся связь, которой располагал Сталин, — один телефон, но все было подключено к нему, в том числе и ВЧ. Никаких ни радиостанций, ни телеграфных станций, ничего в кабинете не было. Телеграф был у Наркомата связи в Генеральном штабе. В Генштабе имелись и радиостанции. Не было такого положения, чтобы Сталин куда-то ходил к аппаратам. И вообще он сам никуда не ходил. Он приезжает, допустим, в 4 часа дня к себе в кабинет в Кремль и начинает вызывать. Дает список, кого из членов Государственного Комитета он вызывает. Заранее он их не собирал. Он приезжал — и тогда Поскребышев начинал всех обзванивать. Вы, возможно, представляете себе все это так: вот Сталин открыл заседание, предлагает повестку дня, начинает эту повестку дня обсуждать и т. д. Ничего подобного! Некоторые вопросы он сам ставил, некоторые вопросы у него возникали в процессе обсуждения, и он сразу же вызывал: это Хрулева касается, давайте сюда Хрулева; это Яковлева касается, давайте сюда Яковлева; это Пересыпкина касается, давайте его сюда. И всем давал задания. Кроме того, все члены Государственного Комитета обороны имели в своем ведении определенные участки работы. Так, Молотов ведал танками, Маленков — самолетами, Микоян —делами продовольственного интендантского снабжения, снабжения горючим, и у него же был ленд-лиз. В течение дня принимались десятки решений. Причем, не было такого, чтобы Государственный Комитет заседал по средам или пятницам, заседания проходили каждый день и в любые часы, после приезда Сталина. Жизнь во всем государственном и военном аппарате была сложная, так что никто не уходил из помещения. Сталин, например, мог прийти в четыре часа, а потом в восемь часов. Сегодня он закончил работать в одиннадцать часов вечера, а пришел в восемь часов утра и т. д. У меня на улице Горького была кремлевская «вертушка». Звонит ночью. Берешь трубку. — Вы почему не спите? Я говорю: — Позвольте, Вы звоните, значит, Вы считаете, что я не должен спать. Всегда все люди были на месте. Было организовано так, чтобы они могли быть быстро поставлены в известность. На заседаниях не было никаких стенограмм, никаких протоколов, никаких технических работников. Правда, позднее Сталин дал указания управделами СНК Я. Е. Чадаеву кое-что записывать и стал приглашать его на заседания. Сталин подписывал документы, часто не читая, — это до тех пор, пока вы себя где-то не скомпрометировали. Все было построено на громадном доверии. Но стоило ему только убедиться, что этот человек — мошенник, что он обманул, ловчит, — судьба такого работника была решена. Я давал Сталину тысячи документов на подпись, но, готовя эти документы, за каждой буквой следил. Следует также иметь в виду, что, если у вас имелось важное и неотложное дело, можно было прийти в кабинет Сталина и без приглашения. Я так делал неоднократно, и Сталин меня ни разу не выгонял. Да он и никого не выгонял. Надо было сидеть и слушать. Но когда создавалась какая-то пауза, я обычно говорил: — У меня есть один вопрос. — Сидите. (Что означало — этот вопрос он будет рассматривать.) Бывали и казусы. Авиация просит дать на подготовку кадров 2200 тысяч тонн высокооктанового бензина, а мы можем выделить максимум 700 тысяч тонн. Генерал-полковник В. В. Никитин из Управления снабжения горючим НКО доказывает, что Хрулев дает очень мало бензина, мы не можем выполнить программу подготовки летчиков, которая утверждена ГКО. Сталин вызывает меня. Я ему докладываю, что у нас ресурсы бензина не позволяют дать больше 700 тысяч тонн, а кроме того, план распределения бензина мы уже утвердили, там записано 700 тысяч тонн, и теперь надо пересматривать план. Он ничего не говорит, вызывает Поскребышева: — Ну-ка, Микояна сюда. Приходит Микоян. Сталин к нему обращается и говорит: — Летчики просят 2200 тысяч тонн высокооктанового бензина. Товарищ Хрулев дает только 700 тысяч тонн. Можно удовлетворить просьбу летчиков? — Можно. Я тут же Микояну говорю: — За счет чего? — У меня кое-что есть. — Нет, Анастас Иванович, ничего больше нет. Я записал в этот план полностью все, что у нас запланировано получить из Америки, но процентов пятнадцать-двадцать танкеров гибнет, немцы их уничтожают. Я все это подсчитал. Сталин вмешивается и говорит: — Что вы спорите? Микоян этим делом ведает и знает. Я отвечаю: — Нет, товарищ Сталин, он этим не ведает и не в курсе дела, и я сейчас ему объясню, что он не сможет этого сделать. Сталин спрашивает: — Что есть реального? Я поясняю: — В этом плане есть 500 тысяч тонн резервов Ставки. Распределяйте этот резерв Ставки. — Что же, я без резерва останусь? Не годится. Уходим. После этого разговора Микоян вызывает М. И. Кормилицына — начальника Управления снабжения горючим: — Прибавьте 500 тысяч тонн. Тот отвечает: — Я ничего не могу прибавить. Микоян заявляет: — Позвоните Хрулеву, пусть Хрулев это сделает. — Ничего не надо звонить Хрулеву. Кормилицын возвращается, приходит ко мне и рассказывает. Я говорю: — Делай, если он тебе приказал. Я не видел, чтобы Сталину кто-нибудь возражал, что этого сделать нельзя, а когда я возражал, он говорил: — Что это за человек, ему хоть кол на голове теши, он все свое". Сталин высмотрел Хрулева еще до войны, а вот в дни неудачного контрнаступления, как я сказал выше, он опирался на своего выдвиженца, пытаясь исправить положение. "— Поскребышев дал телефон, по которому находился Сталин, и предложил мне лично соединиться с ним. Когда я позвонил Сталину, он мне заявил, что вызвал меня с фронта по чрезвычайным обстоятельствам, а именно: по причине создавшейся критической ситуации на железнодорожном транспорте. И тут же сообщил, что для рассмотрения вопроса о работе железнодорожного транспорта создана комиссия из членов ГКО, в которую он бы считал необходимым включить и меня. Я просил меня в нее не включать, а что касается моего участия в работе комиссии, то ямогу выполнять любое поручение, не будучи ее членом. Но через час я получил постановление ГКО (это было 14 марта), в котором говорилось, что «в состав руководящей пятерки по делам НКПС дополнительно включаются Микоян и Хрулев». Андрей Васильевич продолжает рассказывать: "— Пока шел разговор о моем участии в комиссии, Сталин ни разу не упомянул о работе Л. М. Кагановича, стараясь рассказать мне, как это ему представлялось, о состоянии железнодорожного транспорта, о состоянии перевозок. Он, видимо, уже был кем-то достаточно осведомлен о сложившемся положении, когда говорил о Ярославской, Северной, Казанской дорогах, забитых составами поездов. Движение по ним уже почти прекратилось. Что касается таких дорог, как Сталинградская, Пензенская, Куйбышевская, Рязано-Уральская, Южно-Уральская, то они были на грани паралича, не пускали поездов и не принимали их. Критическое положение на железнодорожном транспорте сложилось в результате ежемесячного ухудшения работы железных дорог, и только, видимо, благодаря тому, что нарком путей сообщения Каганович не докладывал о назревающей катастрофе, железнодорожный транспорт действительно зашел в тупик. Но не потому, что люди не умели работать, или не умели и не хотели понимать происходящих событий. Работа железнодорожного транспорта резко ухудшилась главным образом потому, что нарком путей сообщения не признавал вообще никаких советов со стороны сотрудников НКПС. Между тем они вносили немало ценных предложений, чтобы выйти из создавшегося положения. Каганович же кроме истерики ничем не отвечал на эти предложения и советы работников транспорта. В процессе работы комиссии ГКО я наблюдал перепалку между Кагановичем, Берией, Маленковым и другими членами комиссии. Причем у Кагановича аргументация была одна: «Вы ничего не понимаете в работе железнодорожного транспорта, вы никакого хорошего совета мне подать не можете»... И вот в процессе работы комиссии Сталин дважды обращался ко мне. В первом случае с предложением, не следует ли мне занять пост народного комиссара путей сообщения, так как это было бы полезно для армии. И когда я старался отвести от себя это предложение, доказывая, что армия может себя обеспечить и не имея своего работника в качестве наркома путей сообщения, то Сталин в ответ заявил: «Вы не понимаете существа этого вопроса». Второй разговор уже был более решительным и конкретным. Когда комиссия находилась в Наркомате путей сообщения и вела разговор с членом комиссии, первым заместителем наркома Б. Н. Арутюновым по вопросу обеспечения железных дорог топливом (он ведал этими вопросами), часов в 8 вечера раздался звонок в кабинет Арутюнова. Я был вызван к телефону лично Сталиным, который заявил мне, что он сегодня внесет предложение в Политбюро о назначении меня наркомом путей сообщения. Еще раз я просил его не делать этого, поскольку мой авторитет слишком мал для большой армии железнодорожников, и мне будет крайне трудно справляться с таким большим делом. Если Каганович, будучи членом Политбюро ЦК партии, будучи членом ГКО, не справился с этим делом, то как же я смогу справиться с ним. Сталин начал меня убеждать, что, мол, все это вы можете получить в результате своей хорошей работы, кроме того, он обещал мне помогать и задал мне вопрос: — Что, вы не верите, что я могу вам помочь? И когда я отвечал, что я всему этому верю, но все-таки прошу не назначать меня наркомом путей сообщения, Сталин в ответ на это сказал: — Вы полагаете, что я соглашусь с кандидатурой Арутюнова, которую нам все время навязывает Берия? Но я никогда не соглашусь с этой кандидатурой и считаю, что вы меня не уважаете, отказываясь от моего предложения. На мои дальнейшие просьбы о том, чтобы он, Сталин, отказался от мысли назначения меня наркомом путей сообщения, Сталин обидчивым тоном еще раз заявил: — Значит, вы меня не уважаете... Не имея больше возможности доказывать и возражать против моего назначения на пост наркома путей сообщения, я спросил Сталина: — Кто же будет начальником тыла Красной Армии? Он ответил: — Начальником тыла останетесь вы. Потому и целесообразно ваше назначение наркомом путей сообщения. Являясь одновременно и начальником тыла, вы используете все свое право наркома, чтобы в первую очередь обеспечить действующую армию. В тот же день, 25 марта 1942 г., ровно в 12 часов ночи я получил решение о назначении меня народным комиссаром путей сообщения. И буквально тут же позвонил Л. М. Каганович, который просил срочно приехать к нему в НКПС. Я приехал в НКПС, получил ключи от стола и стул, на котором сидел нарком путей сообщения, и без каких бы то ни было формальностей вступил в новую должность. Вся процедура приема-сдачи проходила в пределах 15 минут. Когда меня назначили наркомом путей сообщения, Сталин пригласил меня к себе на дачу, там было почти все Политбюро. Улучив момент, я подошел к Сталину и обратился к нему со словами: — Я не совсем понимаю отношение ко мне в 1938 году. Мехлис и другие требовали моего ареста, а теперь меня назначили наркомом путей сообщения. Какой же контраст! Он сказал примерно так: — Мехлис, как только пришел в ПУР в конце 1937 года, начал кричать о том, что вы — враг, что вы — участник военно-фашистского заговора. Щаденко вначале выступал в защиту вас. Кулик, тот последовательно заявлял: «Не верю. Я этого человека знаю много лет и не верю, чтобы он был замешан в каком-то антисоветском, контрреволюционном деле». Но вы, — говорил Сталин, — понимаете мое положение: Мехлис кричит «враг». Щаденко потом подключился к Мехлису: вы помните, — говорит, — как обстояло дело при решении этого вопроса в Политбюро? Когда я задавал Ворошилову вопрос, — продолжал Сталин, — что же нам делать, Ворошилов сказал: теперь вот ведь какое время — сегодня тот или иной подозреваемый стоит на коленях и плачет, клянется, что ни в каких заговорах не участвовал, никакой антисоветской и антипартийной работы не вел, а завтра подписывает протокол и во всем сознается... Позднее я передал весь этот разговор Ворошилову. Ворошилов возмутился: — Это неверно. Если бы я тогда колебнулся, вас бы не было. Я знал, что если перед назначением на такой большой пост, как нарком путей сообщения, не поставить все эти вопросы, тогда тот же самый Мехлис сказал бы: кого вы посадили в кресло наркома? Он — предатель, враг, он воспользуется тем, что его назначили на такой высокий поет, и поставит страну в тяжелую ситуацию. Какое у меня было положение? Дают большой пост, оставляют начальником тыла Красной Армии и говорят: вы и то, и другое будете вести. И в то же время, состояние хозяйства ужасное, а вдобавок ко всему прочему, авторитета у меня ни в партии, ни в стране никакого, никто меня не знает. Я это тоже Сталину высказал. И он ответил: — Ну хорошо, Центральный Комитет сделает все необходимое, чтобы вы пользовались соответствующим авторитетом. Кстати, когда я отрицательно характеризую Мехлиса и когда я считаю, что Мехлис вел большую работу против Ворошилова, то у меня для этого есть все основания. После окончания советско-финской войны был созван Пленум Центрального Комитета партии по итогам войны и о состоянии наших Вооруженных Сил. На этом Пленуме нарком обороны Ворошилов выступил с докладом о состоянии армии и нарисовал в нем очень мрачную картину положения в Красной Армии. Он сделал вывод, что во всем этом деле его вина, Ворошилова, и поэтому просит Центральный Комитет партии освободить его от должности наркома. Ведь он уже почти 15 лет возглавляет НКО. А за это время у всякого может притупиться острота восприятия, недостатки могут казаться обычным явлением. После выступления Ворошилова Мехлис берет слово и начинает поносить Ворошилова: нет, товарищи, Ворошилов так не должен уйти от этого дела, его надо строжайше наказать. Одним словом, хотя бы арестовать...>> Сталин тогда защитил Ворошилова.

Зимняя кампания 1942 года

   За первые шесть месяцев войны обессилели обе армии: германская — в наступлении от границы до Москвы, наша — в оборонительных сражениях на том же пространстве. 22 июня 1941 года фельдмаршал фон Бок ступил на пашу землю во главе могучей группы армий «Центр» — в ней была пятьдесят одна дивизия, среди них — девять танковых и шесть механизированных! А 3 декабря, разглядывая Москву в стереотрубу, фельдмаршал умолял фюрера добавить хотя бы несколько боеспособных батальонов... Советские войска, тоже из последних сил, на одном энтузиазме, выдержали натиск врага. Верховный Главнокомандующий Сталин, сомневавшийся — удержим ли Москву? — под впечатлением успешных контрударов воспрянул духом, да так, что замахнулся на генеральное наступление от Ладожского озера до Черного моря! Зимнее наступление, однако, не принесло существенных результатов, не получилось договориться и о перемирии, на которое надеялся Сталин. Но зато удалось нейтрализовать Японию и избавиться от второго фронта на востоке. К апрелю 1942 года активные боевые действия на всех фронтах прекратились. Какой общий стратегический замысел действий наших войск сложился у Сталина после неудачного общего наступления? Сталин убедился, что мы пока еще не имеем достаточно сил и средств, чтобы развернуть крупные наступательные операции. На ближайшее время он считал нужным ограничиться активной стратегической обороной. Одновременно он полагал необходимым провести ряд наступательных операций в Крыму, в районе Харькова, на Льговско-Курском и Смоленском направлениях, а также в районах Ленинграда и Демянска... Можно согласиться с оперативно-стратегическими прогнозами Верховного, но в отношении количества намечаемых фронтовых наступательных операций наших войск возникает сомнение: они поглотят без особой пользы наши резервы, и этим осложнится подготовка к последующему генеральному наступлению советских войск в летней кампании. Обратите внимание: все еще надеялся Верховный, окрыленный успехом под Москвой, опрокинуть немцев на каком-либо из направлений и развить частный успех в большое наступление. * * * Давайте коротко вспомним, чем завершились эти четыре частные операции, намеченные Сталиным. О боях в Крыму очень подробно написано в моей книге «Полководец». Крымская операция началась успешно — высадкой десанта в Керчи, Феодосии, а затем в Евпатории и Судаке. За короткое время был создан Крымский фронт в составе трех армий — 44-й, 51-й и 47-й. Это, несомненно, порадовало Сталина. В Крыму нашим войскам противостояли 42-й корпус под командованием графа Шпонека и 11-я армия Манштейна — все внимание последнего было уделено штурму Севастополя. За то, что 42-й корпус допустил высадку десанта в Крыму, Гитлер отдал Шпонека под суд, который приговорил его к смертной казни (правда, потом ее отменили). От Манштейна фюрер категорически потребовал навести порядок в Крыму. В таких критических обстоятельствах Манштейн проявил себя как опытный военачальник. Он правильно, объективно оценил обстановку: «В первые дни января 1942 года для войск противника, высадившихся у Феодосии и подходящих со стороны Керчи, фактически был открыт путь к жизненной артерии 11-й армии, железной дороге Джанкой — Симферополь... Если бы противник использовал выгоду создавшегося положения и быстро стал бы преследовать 46-ю пд от Керчи, а также ударил решительно вслед отходившим от Феодосии румынам, то создалась бы обстановка безнадежная не только для этого вновь возникшего участка Восточного фронта, решалась бы судьба всей 11-й армии... Но противник не сумел использовать благоприятный момент. Либо командование противника не поняло своих преимуществ в этой обстановке, либо оно не решилось немедленно их использовать» . Итак, инициативой овладел Манштейн. Он сначала сумел создать фронт, остановить наши части, а затем, видя бездеятельность противостоящих командующих, показал свой характер и добился немалых успехов. Вот как оценивает Манштейн обстановку, в которой все это произошло: "На Керченском фронте противник по-прежнему держал свои 44-ю и 51-ю армии. Их общий состав равнялся к концу апреля семнадцати стрелковым бригадам, двум кавалерийским дивизиям и четырем танковым бригадам, то есть в целом 26 крупным соединениям. Этим силам командование 11-й армии могло противопоставить не более пяти немецких пехотных дивизий и одну танковую дивизию... Так как румынские соединения (до трех дивизий. — В. К.)только условно были пригодны для наступательных действий, соотношение сил в планируемой операции, закодированной под названием «Охота на дроф», фактически было хуже. К тому же наступление на Парпачском перешейке должно было вестись только фронтально. Оба моря исключали всякую возможность флангового маневра. Кроме того, противник создал глубоко эшелонированную оборону. Как можно было в этих условиях и при соотношении сил 2:1 в пользу противника добиться уничтожения двух его армий?" Справедливости ради уточним: здесь были не две, а три наши армии: 44-я под командованием генерал-лейтенанта С. И. Черняка, 47-я армия генерал-майора К. С. Калганова и еще 51-я генерала Львова. Манштейн понимал, что на узком, вытянутом перешейке между Черным и Азовским морями фронтальным ударом против большой массы противостоящих войск он ничего не добьется. Тут надо было проявить военное искусство, найти какое-то неожиданное решение, опереться на какие-то факторы, которые есть в его распоряжении. И он все это нашел. Во-первых, внезапность. Имея превосходство в силах, командование Крымского фронта не верило в возможность наступления немцев. Во-вторых, Манштейн нанес отвлекающий удар на юге перешейка, вдоль берега Черного моря, а главным ударом под выступающие позиции одной из армий в Центре, по сути дела, вдоль фронта, силами танковой дивизии пробил и пропорол насквозь всю оборону до Азовского моря. И в-третьих, Манштейн использовал не только неожиданность, но и маневренность своих войск, их хорошую управляемость. В течение десяти дней, с 8 по 18 мая, Манштейн очистил Керченский полуостров, разгромив три армии! Лишь в Аджимушкайских каменоломнях с 16 мая по 31 октября 1942 года вели героическую оборону бойцы и командиры, оставшиеся в них. Прямо скажем, в крымской катастрофе Сталин не виноват, его подвели бездарные тугодумы, которые, имея подавляющее превосходство в силах, не устояли против значительно меньших сил Манштейна. И Сталин вполне справедливо наказал виновников. Сохранились два красноречивых документа. Один — телеграмма Мехлиса Верховному Главнокомандующему от 8 мая 1942 года: «Теперь не время жаловаться, но я должен доложить, чтобы Ставка знала командующего фронтом. 7-го мая, то есть накануне наступления противника, Козлов созвал Военный совет для обсуждения проекта будущей операции по овладению Кой-Асаном. Я порекомендовал отложить этот проект и немедленно дать указания армиям в связи с ожидаемым наступлением противника. В подписанном приказании комфронта в нескольких местах ориентировал, что наступление ожидается 10—15 мая, и предлагал проработать до 10 мая и изучить со всем начсоставом, командирами соединений и штабами план обороны армий. Это делалось тогда, когда вся обстановка истекшего дня показывала, что с утра противник будет наступать. По моему настоянию ошибочная в сроках ориентировка была исправлена. Сопротивлялся также Козлов выдвижению дополнительных сил на участок 44-й армии». От Сталина не укрылась попытка представителя Ставки уйти от ответственности, и в ответ он телеграфировал: «Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего за беды Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте вы — не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающий за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте ошибки командования. Вы вместе с командованием отвечаете за то, что левый фланг фронта оказался из рук вон слабым. Если „вся обстановка показывала, что с утра противник будет наступать“, а вы не приняли всех мер к организации отпора, ограничившись пассивной критикой, то тем хуже для вас. Значат, вы еще не поняли, что вы посланы на Крьшфронт не в качестве Госконтроля, а как ответственный представитель Ставки. Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гиндембурга. Но вы не можете не знать, что у нас нет в резерве Гиндснбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и вы могли бы сами справиться с ними. Если бы вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронта и танки не прошли бы. Не нужно было быть Гиндснбур-гом, чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца в Крым-фронте». В результате керченской катастрофы представитель Ставки Верховного Главнокомандования Мехлис был снят с постов зам. наркома обороны и начальника Главного политического управления Красной Армии, понижен в звании до корпусного комиссара. Сняты с должностей и понижены в звании на одну ступень командующий фронтом генерал-лейтенант Козлов, дивизионный комиссар Шаманин. Снят с должности начальник штаба фронта. Командармы генерал-лейтенант Черняк, генерал-майор Колганов, командующий ВВС фронта генерал-майор авиации Николаенко понижены в звании до полковников. Так завершилась первая частная наступательная операция зимней кампании. * * * Следующей частной операцией, задуманной Верховным, было освобождение Харькова путем осуществления своеобразных Канн — окружением Харьковской группировки ударами с двух направлений: на юге — от Барвенкова, на севере — от Волчалской. На очередном совещании Ставки, в конце марта 1942 года, присутствовали Шапошников, Тимошенко, Ворошилов, Жуков, Василевский и Хрущев, прошло оно довольно бурно. Борис Михайлович стал говорить о необходимости ограничиться активной обороной. При этом основные резервы не вводить в бой, а сосредоточить на Центральном и Воронежском направлениях. — Что касается насту нательной операции Юго-Западного направления, — перешел Шапошников к главному вопросу, — то Генштаб категорически против нее. Прежде всего, для этого недостаточно резервов, да и наступление из оперативного мешка, каковым является барвенковский выступ, весьма рискованно. — Не сидеть же нам в обороне сложа руки и ждать, пока немцы нанесут первыми удар, — прервал его Сталин. — Надо самим нанести ряд упреждающих ударов на широком фронте и прощупать готовность противника. Жуков предлагает развернуть наступление на Западном направлении, а на остальных фронтах обороняться. Я думаю, это полумера. Поднялся Тимошенко и уверенно, четко сказал: — Войска сейчас в состоянии — и, безусловно, должны — нанести немцам на Юго-Западном направлении упреждающий удар, расстроить их наступательные планы против Юго-Западного и Южного фронтов, в противном случае повторится то, что произошло в начале войны. Я также поддерживаю и предложения Жукова. Это скует силы противника. Ворошилов немедленно поддержал Тимошенко, а Жуков Шапошникова, отстаивая только возможность наступления Западного фронта. Сталин все больше раздражался, и его настойчивое требование провести Харьковскую операцию стало приобретать форму приказа. Но ему не хотелось единолично принимать такое решение. — А что скажет нам товарищ Василевский? — повернулся он к Александру Михайловичу. — Мое мнение, как и мнение Генштаба, уже высказал маршал Шапошников. Хочу только заострить внимание на рискованности наступления из барвенковского выступа. — Ну от Шапошникове кой школы трудно было услышать другое, — недовольно заметил Сталин. — Так настаивает ли командование направления на проведении операции? — Настаиваем и убедительно просим, — заявили Тимошенко и Хрущев. — Хорошо. На этом и остановимся. Генштабу через сутки приготовить все предложения, а далее считать операцию внутренним делом направления и в их дела не вмешиваться. Вам же, товарищи Тимошенко и Хрущев, придется рассчитывать на свои силы... 30 апреля Василевский представил Сталину «План действий войск Юго-Западного направления на апрель — май 1942 года», который предусматривал разгром харьковской группировки противника для обеспечения последующих действий войск Южного фронта на Днепропетровск и прочную оборону, которую Южный фронт должен держать в районе Барвенково — Славянск — Изюм. — Вы все еще не согласны с командованием направления? — спросил Сталин. — А как вы будете чувствовать себя, если Тимошенко добьется успеха? — Буду бесконечно рад этому. А если беда? — в свою очередь спросил Василевский. — Беду будем предотвращать и мы с вами. Работать придется еще больше, а у вас опять неважный вид. Как вы живете? — Мне предоставлена отличная квартира на улице Грановского. — А где вы отдыхаете? — Там и отдыхаю, а чаще в Генштабе, в особняке Ставки. Рядом с моим кабинетом имеется приличная комната отдыха. — У вас нет за городом дачи? — Последние два предвоенных года семья пользовалась в летние месяцы дачей Наркомата обороны в Краскове, но мне там практически бывать не пришлось... (Дальше пересказываю эпизод из книги С. Куличкина «Генштаб полагает».) Через несколько дней Поскребышев передал указание Сталина осмотреть и выбрать одну из дач в Волынском на берегу реки Сетунь. Поехали в тот же день. Поселок находился всего в пятнадцати минутах езды от Центра в живописном месте. Недалеко была дача Сталина. Уютный, окруженный зеленью домик показался прямо-таки сказочным, а удивительная тишина и спокойствие обещали настоящий отдых. Не скрывал радости и Александр Михайлович, хотя и понимал, что пользоваться этими благами ему вряд ли придется. Тут же комендант поселка врезал новый замок, вручил ключи, сообщил о системе охранной сигнализации и пропусков. — Желаю вам приятного отдыха. Приезжайте чаще, — сказал он тихо. — Хорошо бы, — засомневался Василевский. Сомнения его были вполне оправданны. По-прежнему большую часть времени приходилось дневать и ночевать в Генштабе. Одним из апрельских вечеров он все-таки решил остаться на ночь на даче. Зная, что Сталин не поднимается раньше десяти часов утра, не спешил, попивая чай с деревенским молоком. Раздался телефонный звонок. — Вас ищет товарищ Сталин, — послышался голос Поскребышева, и тут же в разговор вступил Верховный: — Товарищ Василевский, вы не успели обжиться на даче, а уже засиживаетесь там. Это не годится. В часы сна можете спать на даче, а в рабочее время будьте в Генштабе. У нас есть к вам ответственное поручение. Не могли бы вы приехать сейчас? — Так точно! — ответил смущенный Василевский и, ругаясь про себя, начал быстро собираться. — Ну что ты так переживаешь? — успокаивала его жена. — Всего-то одну ночь провел на даче... — Вот и обидно, что одну ночь, и на ней попался. Пропади она пропадом эта дача. Хоть не приезжай сюда... В эти весенние дни произошел еще один интересный эпизод, который стал значительным событием в службе Василевского. Сталин на заседаниях ГКО, и просто на совещаниях, неоднократно обращался к Василевскому от имени Ставки с предложением возглавить Генштаб. Борис Михайлович Шапошников опять тяжело заболел и тоже неоднократно просил об отставке. Очередной разговор состоялся в присутствии Тимошенко, Хрущева и Баграмяна, когда Борис Михайлович снова занемог. Может быть, и разговора не было бы, но воздушный налет заставил собравшихся спуститься в бомбоубежище. По дороге Хрущев посетовал на здоровье, утомляемость, и Сталин как будто что-то вспомнил. Во всяком случае, как только спустились в убежище, он обратился к Василевскому: — А ведь товарищ Хрущев прав. Здоровье — очень важный фактор для эффективной работы руководителя. Борис Михайлович очень болен, ему трудно, и мы должны пойти ему навстречу. Политбюро и ГКО выдвигают вашу кандидатуру на должность начальника Генштаба. — Товарищ Сталин, я уже докладывал Вам по этому вопросу и сейчас убедительно прошу воздержаться от такого шага. Функции заместителя начальника Генштаба я освоил и готов отдать все силы, чтобы оказывать всестороннюю помощь Борису Михайловичу. — Вот видите, — повернулся Сталин к остальным. — Ставка настаивает, а товарищ Василевский категорически отказывается. Разве это по-партийному? — Я докладываю именно как коммунист, ибо считаю, что заменить маршала Шапошникова пока не готов. — А кто готов? — раздраженно спросил Сталин. — Кого вы можете предложить на эту должность? — Например, Жукова или Мерецкова. — Они уже были на этой должности, проявили себя, но больше пользы принесут на фронте. А вы как думаете? — вновь повернулся он к остальным. — Думаю, этим человеком может быть Маршал Советского Союза Тимошенко, — первым сказал Баграмян. — Он возглавлял Наркомат обороны и хорошо знает содержание работы Генерального штаба. — Я не согласен, — сразу отреагировал Тимошенко. — Рекомендую на эту должность генерала Голикова как отличного военачальника и политработника... Его сразу же поддержал Хрущев, но Сталин только усмехнулся и вновь заговорил о Василевском. Разговор начал принимать напряженный характер, и Верховный, почувствовав это, перевел его на фронтовые дела, пообещав еще вернуться к важной кадровой проблеме. 24 апреля позвонил Сталин и сказал: — Товарищ Василевский, ввиду болезни Александра Михайловича, вы назначаетесь исполняющим обязанности начальника Генерального штаба. * * * События в частной Харьковской наступательной операции развивались следующим образом. На заключительном заседании Военного совета уже в штабе Юго-Западного направления маршал Тимошенко (он был и командующим фронтом) сказал: — В результате поражений, нанесенных нами немецко-фашистским войскам в ходе зимней кампании, инициатива боевых действий захвачена Красной Армией... В ближайшее время мы сможем привлечь для разгрома врага значительные силы... На этом совещании подробный анализ обстановки доложил начальник штаба Юго-Западного направления генерал Баграмян. Он сделал следующий вывод: — Харьковская группировка противника не может начать активных боевых действий до прибытия значительного пополнения личным составом и материальной частью, восстановления оперативного построения войск и подхода крупных оперативных резервов. Противник начнет активные действия лишь с наступлением тепла. Ну и, подводя итоги совещания, член Военного совета Хрущев заявил: — Верховный Главнокомандующий Сталин сам поставил перед войсками фронта эту задачу, и одно это является гарантией успеха. В общем — полная уверенность в успехе. И было чем его добиться — на участке прорыва сосредоточили 22 дивизии, 2860 орудий и 5600 танков. Кроме того, в прорыв должны были вводить два танковых корпуса, три кавалерийские дивизии и мотострелковую бригаду. Да еще в резерве у командующего Юго-Западным фронтом оставались две стрелковые дивизии, один кавкорпус и три отдельных танковых батальона. Кроме того, соседний Южный фронт выделял на усиление три стрелковые дивизии, пять танковых бригад, четырнадцать артиллерийских полков РГК и 233 самолета. 12 мая !942 года вся эта армада после часовой артиллерийской подготовки ринулась вперед, чтобы обойти Харьков с севера и юга и замкнуть клещи западнее города. За пять дней войска пробились на глубину 20—30 километров. Но... Вот тут опять встревает это злополучное «но». Оказалось, что гитлеровцы именно на этом участке фронта готовили наступательную операцию, тоже частную, под кодовым названием «Фридерикус I», для чего сосредоточили здесь мощную ударную группировку. Наши штабы — Генштаб, Юго-Западного направления, Юго-Западного и Южного фронтов — оказались в полном неведении об этих намерениях противника! 17 мая в 5 часов 30 минуг, после артиллерийской и авиационной подготовки, гитлеровцы ударили под основание клина наших войск на Барвенковском направлении. Через час они уже прошли 10 километров по тылам 9-й армии! Что же предприняло командование Юго-Западного направления? Тимошенко и Хрущев посчитали этот удар противника естественным желанием закрыть брешь. И, руководствуясь своей абсолютно неправильной прежней оценкой противника («нет у него сил», «ничего у него не получится!»), решили продолжать наступление для взятия Харькова. Василевский (исполнявший обязанности начальника Генштаба вместо заболевшего Шапошникова) предлагал немедленно прекратить наступление и принимать меры по отражению попытки противника окружить войска, которые прорываются к Харькову. Сталин не любил менять своих решений. Переговорив с Тимошенко, он заявил начальнику Генштаба, что мер, принимаемых командованием направления, вполне достаточно, чтобы отразить удар врага против Южного фронта, а поэтому Юго-Западный фронт будет продолжать наступление... Приближающаяся катастрофа вырисовывалась все отчетливее — немецкие танки громили тылы армий, идущих на Харьков. Адо города, как говорится, оставалось рукой подать. Тимошенко и Хрущев считали, наверное, что когда они овладеют Харьковом, все трудности будут сняты — победителей не судят! А войска после взятия города можно будет направить на контратакующих с тыла. Эту настойчивость командования Юго-Западного направления подтверждает Жуков: «Мне довелось присутствовать в этот день в Ставке при одном из последующих разговоров И. В. Сталина с командующим Юго-Западным фронтом. Хорошо помню, что Верховный тогда уже четко выразил С. К. Тимошенко серьезное опасение по поводу успехов противника в районе Краматорска. К вечеру 18 мая состоялся разговор по этому же вопросу с членом Военного совета фронта Н. С. Хрущевым, который высказал такие же соображении, что и командование Юго-Западного фронта: опасность со стороны краматорской группы противника сильно преувеличена, и нет оснований прекращать операцию. Ссылаясь на эти доклады Военного сове-га Юго-Западного фронта о необходимости продолжения наступления, Верховный отклонил соображения Генштаба. Существующая версия о тревожных сигналах, якобы поступавших от Военных советов Южного и Юго-Западного фронтов в Ставку, не соответствует действительности. Я это свидетельствую потому, что лично присутствовал при переговорах Верховного». Ну а против контратакующих немцев Тимошенко послал 2-й кавалерийский корпус и 5-й кавкорпус генерала Плиева. Кавалерию против танков — вот уж действительно полное незнание ситуации! Представьте себе эту картину: конники, махая саблями, идут лавой на танковые дивизии! А всего в группировке немцев, закрывавшей коридор прорыва, были 3-й моторизованный корпус, 44-й армейский корпус, 52-й армейский корпус, а в них одиннадцать дивизий, из которых две танковые, причем все части противника полностью укомплектованы (свежие резервы). Кроме лихой атаки конников против танков, была совершена еще одна глупость (прошу извинить: не нахожу другого слова). В те же часы 17 мая, когда танки противника громили наши тылы, командование фронтом ввело в бой 21-й и 23-й танковые корпуса. Но не против тех, кто угрожал отрезать наши наступающие к Харькову части, а вслед за теми, кто шел вглубь, в капкан к Харькову — по ранее утвержденному плану! Как говорит участник этого сражения маршал Москаленко: «Сами лезли в мешок, в пасть к врагу». Это продолжалось 17, 18 и 19 мая. Опасность окружения наших частей становилась реальностью, и 22 мая кольцо замкнулось. Не мы, а немцы осуществили Канны. Почти вся наша группировка, за исключением небольших групп, была уничтожена. Взято в плен, по немецким документам, 240 000 солдат и командиров. Позднее все военачальники, участвовавшие в этой операции, в своих мемуарах будут утверждать, что они своевременно пытались остановить и вернуть наступавшие войска. Причем ни один из них не упомянет об изначальном просчете, когда планировали наступление, абсолютно не зная противостоящих сил противника. Эту операцию вообще нельзя было проводить при таком соотношении сил! Но, как водится в таких случаях (так случилось и на сей раз), вину валили друг на друга, а все вместе впоследствии — на Сталина. Пришла пора «развенчания культа личности Сталина». Начались перемены мнений и оценки исторических событий под влиянием политической конъюнктуры — поначалу единичные измышления стали хаотически множиться, а позднее лавиной прокатилась массовая переоценка ценностей. Всем известны поразительные примеры того, как крупные политические деятели, ученые, писатели чуть ли не в одночасье меняли свои суждения и убеждения на прямо противоположные, превращаясь из «пламенных» коммунистов в не менее кондовых диссидентов-демократов. Наконец остается ознакомиться с последними намеченными Сталиным частными операциями — на севере, в районах Ленинграда и Демьянска. Не буду подробно разбирать ход боевых действий в этих операциях. Напомню лишь о том, что обе они закончились неудачно: в районе Демьянска войска Северо-Западного фронта окружили группировку немцев, но уничтожить ее так и не смогли, гитлеровцы выручили своих окруженцев. На Ленинградском и Волховском фронтах прошло несколько тяжелых, вязких, затяжных операций. В результате одной из них — Любанской — 2-я ударная армия вклинилась в расположение противника, да так там и застряла в лесах и болотах. В условиях весенней распутицы 2-я ударная армия почти полностью погибла, а ее командующий генерал-лейтенант Власов сдался в плен. О нем и его деятельности по созданию Русской освободительной армии и руководству Комитетом освобождения народов России написаны не только статьи, но и целые книги. Это имеет прямое отношение к нашей теме, потому что носило антисталинскую направленность в первую очередь. Поскольку все это издано огромными тиражами и выдается за события, реально происходившие в годы войны, считаю необходимым ознакомить читателей с подлинными документами и фактами, чтобы читатели сами разобрались, где правда, а где вымысел. По ходу повествования, в хронологической последовательности мы будем соприкасаться с «власовщиной», чтобы внести полную ясность в ее запутанную, а порой надуманную историю. Обратимся к обстоятельствам пленения Власова. Надо признать, что нет большой вины генерала Власова в том, что 2-я ударная армия оказалась в окружении. Он был назначен взамен заболевшего генерала Н. К. Клыкова на завершающем этапе неудачной Любанской операции, 16.04.1942 года, когда армия уже находилась в окружении. Истощенная голодом, без боеприпасов, армия погибала в болотистой хляби. Попытки вырваться из окружения успеха не имели. Осталась одна, последняя в таких обстоятельствах возможность — просочиться к своим мелкими группами. Вот выдержка из докладной записки одного из окруженцев — майора Зубова: «...в 12 часов дня 25 июня штаб 2-й ударной армии и штаб 46 сд. находились в лесу в одном месте. Командир 46 сд. тов. Черный мне сообщил, что мы сейчас пойдем на прорыв противника, но командующий Власов предупредил, чтобы не было лишних людей... Таким образом, нас оказалось из штаба 2-й ударной армии 28 человек и не менее из штаба 46 сд. Не имея питания, мы пошли в Замошское, шли день 25 и 26. Вечером мы обнаружили убитого лося, поели, а утром 27 начальник штаба 2-й ударной армии, посоветовавшись с Власовым, принял решение разбиться на две группы, так как таким количеством ходить невозможно». Позднее один из членов группы, ушедший с Власовым, сообщил, что среди них начались ссоры из-за разных предложений, как действовать дальше, группа распалась. Командующий фронтом Мерецков в своих воспоминаниях пишет о мерах, которые он принимал для поиска и спасения Власова: «Командование 2-й ударной армии, как впоследствии сообщил командир 327-й стрелковой дивизии И. М. Антюфеев, отдало утром 24 июня распоряжение: выходить из окружения мелкими группами, кто где хочет и как знает. Это распоряжение подорвало моральный дух войск и окончательно дезорганизовало управление. Не чувствуя руководства со стороны командования и штаба армии, подразделения дивизий и бригад вразброд двинулись к выходу, оставляя неприкрытыми фланги. Отдельные бойцы, в результате непрерывных боев и недоедания, совершенно обессилели. Некоторые находились в полубессознательном состоянии и лежали на земле. Но где же армейское руководство? Какова его судьба? Мы приняли все меры, чтобы разыскать Военный совет и штаб 2-й ударной армии. Когда утром 25 июня вышедшие из окружения офицеры доложили, что они видели в районе узкоколейной дороги генерала Власова и других старших офицеров, я немедленно направил туда танковую роту с десантом пехоты и своего адъютанта капитана М. Г. Бороду. Выбор пал на капитана Бороду не случайно. Я был уверен, что этот человек прорвется сквозь все преграды. И вот во главе отряда из пяти танков Борода двинулся теперь в немецкий тыл. Четыре танка подорвались на минах или были подбиты врагом. Но, переходя с танка на танк, Борода на пятом из них все же добрался до места, где должен был находиться штаб 2-й ударной армии. Однако там уже никого не было. Вернувшись, горстка храбрецов доложила мне об этом в присутствии представителя Ставки А. М. Василевского. Зная, что штаб армии имеет с собой радиоприемник, мы периодически передавали по радио распоряжение о выходе. К вечеру этого же дня выслали несколько разведывательных групп с задачей разыскать Военный совет армии и вывести его. Эти группы тоже сумели выполнить часть задания и дойти до указанных районов, но безрезультатно, так как и они Власова не отыскали... Я позвонил А. А. Жданову и попросил его дать распоряжение командиру Оредежского партизанского отряда Ф. И. Сазанову разыскать генерала Власова и его спутников. Товарищ Сазанов выслал три группы партизан, которые осмотрели всю местность вокруг Поддубья на много километров. Власова нигде не было. Наконец через некоторое время от партизан поступило сообщение, что Власов в деревне Пятница перешел к гитлеровцам». Теперь познакомимся с немецкими документами, сомневаться в достоверности которых нет оснований. Гауптман Ульрих Гардт, бывший начальник связи 4-й авиационной дивизии рассказал: "Власов в одежде без знаков различия скрывался в баньке близ деревни Мостки, южнее Чудова. Его обнаружил староста деревни и сообщил проезжавшему через деревню немецкому офицеру. Когда открыли дверь и скомандовали «руки вверх!», Власов крикнул: «Не стреляйте, я генерал Власов — командующий второй ударной армией». Власова допросил и 15 июля 1942 года в штабе 18-й немецкой армии и, как полагается, сведения, полученные от пленного, разослали информационным письмом № 1379-42 для своих частей. Вот краткое изложение документа о первом допросе Власова. "Объяснив, что в ВКП(б) он вступил в 1930 году для того, чтобы иметь возможность продвигаться по службе, и пожаловавшись на трудный характер генерала армии К. А. Мерецкова, бывший командующий 2-й ударной дал подробные сведения о структуре Волховского фронта, о причинах военных неудач, похвалил работу немецких артиллерии и авиации, оценил потери своей армии убитыми и захваченными в плен — до 60 тысяч человек. (Эта часть показаний Власова носит оправдательный характер. Он явно набивал себе цену, давая понять, что все случившееся — результат деятельности других лиц. — В. К.)...По показаниям генерал-лейтенанта Власова, план военного деблокирования Ленинграда остается в силе. Реализация плана зависит от того, насколько отдохнут дивизии Волховского и Ленинградского фронтов, а также от прибытия пополнений. При наличных силах Волховский и Ленинградский фронты не способны к каким-либо наступательным действиям в направлении Ленинграда. Этих сил хватает максимум для того, чтобы удерживать Волховский фронт и фронт между Кириши и Ладожским озером... ...Весной на юг переброшены многочисленные дивизии, на северные фронты перестали обращать внимание. Волховский фронт больше не получал подкреплений... ...в Центральной зоне Жуков может еще раз перейти в большое наступление от Москвы, резервов у него достаточно..." Как видим, сведения, данные Власовым, конечно же, являются военными секретами, многие наши офицеры, попадавшие в руки гитлеровцев, даже под пытками не разглашали менее значительные военные тайны, а Власов, будучи опытным, широко информированным генералом, на первом же допросе своими показаниями явно стремится расположить к себе врагов и содействует их успешным боевым действиям. Не стану излагать развернутые комментарии по поводу этого поступка Власова, просто приведу запись из его личного дела: «Февраль 1939 г. Принял военную присягу». А в ней есть такие слова: «...принимаю присягу и торжественно клянусь... строго хранить военную и государственную тайну... Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара Советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся». Так началось то, что позднее было названо «власовщиной».

Битва за Кавказ

   Сталин не выпустил из виду бои на Дону и приближение гитлеровских войск к Северному Кавказу. Но он не придавал этому направлению того значения, какое оно приобретало в связи с планами Гитлера. Бои на Южном фронте, которые шли и могли развернуться в перспективе — летом 1942 года, оценивались Сталиным как бои на всех других, неглавных направлениях. Направлением вероятного главного удара гитлеровской армии Сталин считал удар на Москву. Генштаб проглядел опасность, нависшую над Кавказом и бакинской нефтью, и за многие беды, которые последовали за этим недоглядом, он несет полную ответственность. Вот еще одна реальная возможность для любителей критиковать Сталина. Не надо выискивать несуществующие его провинности. Просчет, недооценка сил и возможностей противника, ошибка в определении его главных усилий летом 1942 года — вина не только Генштаба, но и Сталина как Верховного Главнокомандующего. Это едва не привело к сокрушительной катастрофе (если бы немцы захватили нефтяные источники на Кавказе). Уж в чем виноват, в том виноват! Сталин позднее сам понял этот свой промах. Каждому человеку свойственно нежелание говорить о своих грехах, и Сталин не любил вспоминать о тяжелых боях на Кавказе и о том, кто виноват, а кто и как спас тогда нашу страну. Тут, наверное, мне уже пора подкрепить сказанное надежными документами, а не ограничиваться только рассуждениями. Маршал А. А. Гречко пишет: «Ставка при определении замысла врага на лето 1942 года считала, что основные события летом развернутся вокруг Москвы, что именно на этом направлении противник будет наносить главный удар». Допустим, в те дни Гречко не знал общей обстановки, он не был еще маршалом, командовал армией, хотя следует заметить, что писал он свои воспоминания уже будучи маршалом и министром обороны и, конечно же, располагал документами в полном объеме. Но все же — допустим... Тогда я приведу свидетельство человека, который почти ежедневно встречался со Сталиным, — генерала М. Штеменко: «Должен сказать, что советское стратегическое руководство во главе с И. В. Сталиным было убеждено, что рано или поздно враг снова обрушит удар на Москву. Это убеждение Верховного Главнокомандующего основывалось не только на опасности, угрожавшей с ржевского выступа. Поступили данные из-за рубежа о том, что гитлеровское командование пока не отказалось от своего замысла захватить нашу столицу. И. В. Сталин допускал различные варианты действий противника, но полагал, что во всех случаях целью операции вермахта и общим направлением его наступления будет Москва. Другие члены Ставки, Генеральный штаб и большинство командующих фронтами разделяли это мнение. Исходя из этого, считалось, что судьба летней кампании 1942 года, от которой зависел последующий ход войны, будет решаться под Москвой. Следовательно, центральное — Московское — направление станет главным, а другие стратегические направления будут на этом этапе войны играть второстепенную роль. Как выяснилось впоследствии, прогноз Ставки и Генштаба был ошибочным». Если бы просчет ограничивался просто спорами и дискуссиями на эту тему, то беда была бы невелика. Но просчет этот вел к такому распределению советских Вооруженных Сил, которое не соответствовало создавшейся обстановке. Маршал А. Гречко прямо подтвердил эту беду: «Однако, несмотря на эта и другие доклады наших разведывательных органов, что центр тяжести весеннего наступления противника будет на юге, на этот участок фронта достаточных резервов направлено не было». Фронты Западного направления находились в непосредственной близости от Москвы, они защищали подступы к столице. Их силы составляли около половины всей нашей армии. А на Кавказе было 5 — 6 процентов всех наших дивизий, а танков — этой решающей ударной силы в современной войне — всего 3 процента! Попробуем понять, что же заставило Сталина держать большие силы под Москвой. Мне кажется, это объясняется, кроме стратегических, еще и чисто психологическими причинами. В Ставке все испытывали колоссальное потрясение после того, как враг за короткое время прошел почти половину европейской части страны и ринулся на Москву! И мне думается, весной 1942 года, когда бои еще гремели недалеко от столицы, Сталин опасался отпускать войска из-под Москвы, отдавать резервы на юг, в ожидании того, что враг, находясь так близко, вновь попытается овладеть столицей. А что касается разведывательных данных об опасности на юге, то не раз приходилось убеждаться в их неточности, преувеличенности, а порой и ложности. Не дезинформация ли это со стороны противника, рассчитанная на то, чтобы оттянуть советские войска от Москвы на юг? Но юг далеко, а лязг гитлеровских танков слышен вот здесь, под Москвой! В общем, как бы там ни было, а в 1942 году врагу удалось осуществить подготовку и нанести удар гигантской силы по Кавказу. Просчет, о котором шла речь, обернулся для войск, оборонявших подступы к Кавказу, огромными трудностями и людскими потерями. Гитлер был абсолютно уверен в успехе нового наступления и не собирался ни с кем делить лавры предвкушаемой победы, поэтому, как уже говорилось, находился в Виннице, в специально построенной для него ставке, поближе к театру военных действий. Кстати, ставку эту несколько месяцев строили немецкие военные инженеры под видом санатория для офицеров. Вся зона строительства была оцеплена охраной и колючей проволокой. Несколько тысяч военнопленных, работавших там, и даже некоторые немцы — мастера-отделочники — догадывались, что строится здесь не то, о чем говорят официально, но чтобы эти их догадки не были разглашены, участвовавших в строительстве после его завершения эсэсовцы уничтожили. Как уже было сказано, для обеспечения главной задачи — захвата Кавказа и прикрытия левого фланга группы армий "А" — был нанесен удар в направлении Волги и города Сталинграда. 12 июля фашистские войска вступили на территорию Сталинградской области. Продвижение гитлеровских частей шло успешно, и поэтому в директиве Гитлера № 44 от 21 июля 1942 года сказано: «Неожиданно быстро и благоприятно развивающиеся операции... дают основания надеяться на то, что в скором времени удастся отрезать Советский Союз от Кавказа и, следовательно, от основных источников нефти и серьезно нарушить подвоз английских и американских военных материалов. Этим, а также потерей всей донецкой промышленности Советскому Союзу наносится удар, который будет иметь далеко идущие последствия». Гитлер настолько был уверен в успехе своих войск в районе Волги и Сталинграда, что отобрал у группы армий "Б" 4-ю танковую армию и включил ее в группу армий "А", чтобы она тоже наносила удар в направлении Грозного и Баку. 17 июля советские войска на Сталинградском направлении получили директиву: «Ставка Верховного Главнокомандовании приказывает под вашу личную ответственность немедленно организовать сильные передовые отряды и выслать их на рубеж р. Цимла от Чернышевская и до ее устья, особенно прочно занять Цимлянская, войдя в связь здесь с войсками Северо-Кавказского фронта». В этот же день авангарды дивизии 6-й немецкой армии в излучине Дона, на рубеже рек Чир и Цимла, столкнулись с передовыми отрядами 62-й и 64-й армий Сталинградского фронта, высланными согласно этой директиве. Именно эта дата считается началом великой Сталинградской битвы, а первым ее боем — встреча этих передовых отрядов с 6-й армией Паулюса. Шесть дней вели упорные бои эти передовые отряды, заставив развернуться главные силы 6-й немецкой армии. Противник почувствовал, что встретил здесь какие-то новые части и что надежды на легкое наступление на Сталинградском направлении несколько преждевременны. Уже 23 июля в очередной директиве Гитлер совсем по-иному оценивает силы советских частей. «Только небольшим силам армии Тимошенко удалось избежать окружения и достичь южного берега р. Дон. Следует считаться с тем, что они будут усилены за счет войск, находящихся на Кавказе. Происходит сосредоточение еще одной группировки противника в районе Сталинграда, который он, по-видимому, собирается оборонять». Гитлер силами группы армий "Б" планировал рассечь территорию до Волги и изолировать Кавказское направление от Москвы и вообще от всей североевропейской части нашей страны. Получая такое надежное и реальное обеспечение слева, группа армий "А", казалось бы, могла продолжать наступление на Кавказ. Однако группировка советских войск, находившаяся под Сталинградом, существовала и нависала над флангом немецких войск, рвущихся к Баку; без разрешения этой важной стратегической проблемы по устранению угрозы с севера не могла быть обеспечена устойчивость всего кавказского направления. Гитлер теперь понимал, и если не сам дошел до этого, то ему, видимо, убедительно доказали его военные сподвижники, что от исхода сражения под Сталинградом зависит осуществление всех его планов на юге, намеченных на летнюю кампанию, и прежде всего захват Кавказа. Исходя из этого, Гитлер посылал в бои под Сталинградом все новые и новые соединения. Совсем недавно он надеялся, что 6-я армия Паулюса легко выполнит задачу самостоятельно, а через две недели вынужден был перебросить с Кавказского направления на Сталинградское 4-ю танковую армию, без одного корпуса. Гитлеру очень хотелось захватить Сталинград еще до начала наступления на Северном Кавказе, но этого не произошло. 22 июля 6-я немецкая армия вышла к переднему краю главной полосы обороны Сталинградского фронта, которая находилась в двенадцати километрах от города. Но Гитлеру не терпелось поскорее осуществить свои планы. К тому же сил у него было достаточно, и он знал, какие советские армии противостоят ему на Кавказе — измотанные в боях, не имеющие снабжения из центральной части страны. Гитлер спешил, и поэтому 25 июля все же был нанесен удар по Кавказу группой армий "А". В первые дни фашистское наступление шло так стремительно, что уже 27 июля начальник оперативного отдела генерального штаба сухопутных войск генерал Хойзингер передал начальнику штаба группы армий "А" генералу Грайфенбергу следующее: «Из предмостного укрепления Ростов не нажимать слишком сильно на юг, чтобы не принудить противника к отступлению, прежде чем он будет окружен продвигающимся вперед левым флангом группы армий». Наступление на Кавказе развивалось настолько успешно, что именно в эти дни Гитлер, как уже говорилось, разрешил перебросить 4-ю танковую армию на Сталинградское направление, где все еще не удалось захватить город. Можно сказать, с передачей 4-й танковой армии под Сталинград случилось то, что на неофициальном, ненаучном языке называется удар не кулаком, а растопыренными пальцами. Ну и лично Гитлера это решение характеризует как непоследовательного стратега: приняв решение, поставив большие задачи, сосредоточив для их осуществления необходимые силы, фюрер уже на первом этапе стал их распылять; вот поэтому и называется такой удар ударом растопыренными пальцами, и в самом этом выражении таится невысокое мнение о том, кто наносит такие удары. Однако все это станет очевидным несколько позднее, а пока генерал-фельдмаршал Лист попрощался с 4-й танковой армией и продолжал развивать наступление на Кавказ. 17-я армия устремилась к Краснодару и 9 августа овладела им. 1-я танковая армия рвалась через Армавир на Майкоп и дальше на Туапсе, чтобы окружить ту самую группировку, которую Хойзингер не советовал «выжимать» из района предстоящего окружения. 7 августа части 1-й танковой армии захватили Армавир, а 10 августа Майкоп. Гитлер и многие его сподвижники были в радостном возбуждении. Майкоп — это уже первая нефть, к которой они так стремились. Начальник генерального штаба итальянской армии маршал Кавальеро в своем дневнике в эти дни записал: «За армиями Листа следуют 10 тысяч специалистов и квалифицированных рабочих, которые должны после взятия Майкопа восстановить нефтяные скважины. Согласно подсчетам, для того, чтобы снова пустить их в эксплуатацию, потребуется от 4 до 5 месяцев». Окрыленный успехами на юге, Гитлер ожидал включения в войну новых союзников — Турции и Японии, которые обещали ему свое активное содействие именно с этих рубежей. В дополнение к продвигавшимся на Грознснско-Махачкалинском направлении танковым и мотопехотным войскам Гитлер специально выделил одно из лучших соединений — свежую дивизию, как он сам сказал, «для продвижения на Баку». Гитлер лично заботился об этой дивизии и дал указание как можно скорее обеспечить ее горючим, чтобы она дошла с этой заправкой до Баку. Победа казалась Гитлеру совсем близкой. По всей Германии были развешаны праздничные флаги. По радио не умолкали марши и речи. Повод для торжества был эффектный и выразительный: на Эльбрусе водружены флаги со свастикой! Берлинские газеты кричали: «Покоренный Эльбрус венчает конец павшего Кавказа!» В иллюстрированных журналах, кинохронике — всюду изображение капитана Грота и его горных стрелков. Гитлер наградил Грота за Эльбрус высшей наградой — Рыцарским крестом, а его солдат Железными крестами. Радио Берлина прославляло «национальных героев». Эти передачи слышали и в Москве, и они, конечно, вызывали гнев у Сталина, а следствием этого гнева было... Тут я лучше передам слово маршалу А. А. Гречко: «Значительно усложнилась работа управления фронта и штаба 46-й армии по усилению обороны Главного Кавказского хребта в связи с приездом в Сухуми 23 августа в качестве члена Государственного Комитета Обороны Берии. Вместо конкретной помощи, в которой нуждались командование и штаб 46-й армии, Берия заменил целый ряд ответственных работников армейского и фронтового аппарата, в том числе и командующего армией генерал-майора В. Ф. Сергацкова. Однако не грубое администрирование, а кропотливая организаторская работа штабов фронта и армии позволила новому командующему 46-й армией генерал-майору К. Н. Леселидзе взять в руки рычаги управления войсками и направить их действия на уничтожение просочившихся через перевалы вражеских войск». В составе группы армий "А" наступали специальные войска, сведенные в 49-й горнострелковый корпус под командованием специалиста войны в горах генерала горных войск Р. Конрада. Как впоследствии стало известно, в боях за перевалы Главного Кавказского хребта в дивизии «Эдельвейс» участвовали многие офицеры, которые в 30-х годах посещали Кавказ в качестве туристов, поднимались на его вершины и высокогорные перевалы, бродили по глубоким ущельям. И теперь, идя на штурм Главного Кавказского хребта, они свободно ориентировались в этих местах... Через много лет после этих событий, в 1978 году, я встретился с генералом армии И. В. Тюленевым в Центральном Красногорском военном госпитале: наши палаты были рядом. Иван Владимирович был тяжело болен, но в минуты, когда болезнь его отпускала, он, отдыхая, любил поговорить, вспомнить былое и с горечью, очень самокритично говорил о неудачах командования в руководстве боями за перевалы. Я не помню точно его слов и, поскольку они касаются такого серьезного дела, как критика, лучше приведу написанное по этому поводу самим Тюленевым: «Анализируя сейчас причины захвата врагом этих важных перевалов, следует сказать, что в этом была немалая доля вины командования и штаба Закавказского фронта, опрометчиво решивших, что перевалы сами по себе недоступны для противника. Некоторые из нас считали главной задачей войск фронта оборону Черноморского побережья, где были развернуты основные силы 46-й армии. А она, в свою очередь, неправильно организовала оборону перевалов и попросту „проспала“ их. Врага нужно было встретить на склонах гор, а не ждать, пока он поднимется». В общем, план операции «Эдельвейс» близился к завершению; более двух третей территории, намеченной к захвату этим планом, было взято: почти весь Северный Кавказ, кубанские просторы и Сальские степи, майкопский нефтеносный район, перевалы через Главный Кавказский хребет, Эльбрус, увенчанный флагами со свастикой. На пути к Баку остался один, последний рубеж, на реке Терек, с последними силами Красной Армии здесь, на Кавказе, — тремя армиями, одной из которых командовал генерал-майор И. Е. Петров. 31 августа Гитлер дал указание генерал-фельдмаршалу Листу: «Главная задача 1-й танковой армии — уничтожение противника в излучине Терека... Всеми имеющимися силами, и прежде всего подвижными, продолжать наступление на Грозный, чтобы наложить руку на район нефтепромыслов». 2 сентября 1-я танковая армия гитлеровцев приступила к осуществлению приказа, пехота с танками стала форсировать Терек. Петров не просто отбивался, заняв оборонительные позиции на противоположном берегу Терека. Воспользовавшись переправой, он перебросил по ней часть войск и ударил во фланг противнику. Это, конечно же, внесло замешательство в ряды врага. С другого фланга таким же маневром контратаковали гвардейцы 11-го корпуса. Переправа крупных сил врага была сорвана. Таким образом, приказ Гитлера об уничтожении армий в излучине Терека не был выполнен. Более того, наши контрудары стали причиной провала немецкого наступления. Такой неожиданный исход сражения, естественно, не мог остаться без последствий. Группа армий "А" не достигла поставленной цели. Надо было искать виновника провала операции «Эдельвейс». Разумеется, Гитлер ни в коем случае не мог признать таковым себя. 10 сентября 1942 года генерал-фельдмаршал Лист был снят с поста командующего группой армий "А". Это ли не официальное признание провала операции «Эдельвейс» и замыслов Гитлера, связанных с ней? Пусть он считает виновным Листа, но операция «Эдельвейс» все же сорвалась. Советские части выстояли! Желая проявить твердость в создавшейся сложной обстановке, Гитлер решил взять командование группой армий "А" на себя. Но он не выехал в Сталине, где находился штаб группы, а руководил ею из своей ставки в Виннице. В течение месяца он пытался добиться перелома, но не смог этого сделать и назначил командующим этой группой армий Клейста. 25 сентября 1942 года генерал-полковник Клсйст, желая отблагодарить Гитлера и поднять его настроение, заявил, что он все же выпьет бокал за здоровье фюрера в Баку. Клейст был достаточно опытным командующим, он слов на ветер не бросал и свое заявление подкрепил соответствующими действиями. Он нацелил главный удар на так называемые Эльхотовские ворота — долину между горными хребтами, которая выводит к Грозному и Орджоникидзе. Чтобы не оказаться в глазах фюрера просто хвастуном и наверняка выполнить обещание, Клейст сосредоточил на этом узком участке около 300 танков. Клейст всегда был сторонником мощного танкового удара, и надо сказать, что до терского рубежа эта тактика приносила успех. Желая поддержать своего любимца, Гитлер разрешил снять с Туапсинского направления и передать Клейсту одну из лучших моторизованных дивизий СС — "Викинге. Итак, Клейст рванулся в Эльхотовские ворота. Авиация противника буквально перепахала всю долину, а затем артиллерия выжгла в ней огнем все живое. На таком узком участке, в этом коридоре между горами, казалось, каждый снаряд, каждая бомба ложились в цель. И когда дымящаяся после такой обработки долина превратилась, по представлению Клейста, в мертвый свободный коридор, он запустил туда лавину танков с десантом автоматчиков. Долина была настолько узка для созданной группировки, что танки шли длинной тесной колонной. Дрожала земля от тяжелого бега стальных громадин, гудели горы, возвращая эхом рычание множества моторов. Дым, чад, пыль заволокли все вокруг. Казалось, ничто и никто не сможет остановить этот гигантский таран! Но поднялись из перевернутой земли оставшиеся в живых люди. Простые, обыкновенные, не железные — смертные. Они отряхнули с себя землю, которой их засыпало при бомбежке и артобстреле, привели в порядок оружие, поправили, насколько успели, окопы и встретили несущуюся лавину танков. И свершили невероятное. Они оказались сильнее этой железной армады! Возможно ли это? Не выдумка ли это историков более позднего времени? Мне нет необходимости ничего придумывать. Я не пишу красивых батальных сцен о героях. Я рассказываю о том, что было на самом деле, без прикрас. Суровую правду. Конечно же, люди, будь они просто людьми, не выдержали бы натиска такой танковой лавины и шквала огня. Но здесь стояли насмерть не просто люди, а воины! Бойцы, обученные зарываться в землю, знают, как себя вести под таким адским огнем, они обладают душевной прочностью, чтобы не испугаться, не утратить боевого духа. Целый день длилась эта гигантская схватка людей и танков. Гитлеровцы продвинулись на несколько километров, но прорваться к Орджоникидзе и Грозному так и не смогли. К вечеру долина была заполнена чадящими, догорающими танками и трупами. Клейст смотрел на все это и не верил своим глазам. Никогда нигде еще не видел он такого боя, таких страшных потерь и таких мизерных результатов. Но бокал шампанского за здоровье фюрера надо выпить — обещание взять Баку дано... Нет, не рыцарское благородство терзало в эти минуты Клейста. Мороз ходил по коже от того, что теперь с ним будет. Не видя другого выхода, надеясь, что силы у советских частей не бесконечны, Клейст еще несколько дней гнал и гнал вперед свои дивизии. Он шел ва-банк, терять ему было уже нечего. Но к началу октября группа армий "А" окончательно утратила наступательные возможности. Резервов на этом направлении не осталось, другие части были связаны боями под Сталинградом. Наступление на Грозный и Баку прекратилось. Наши боевые соратники — генералы, командиры дивизий, частей и подразделений, сержанты и рядовые бойцы всех родов войск — выполнили поставленную задачу: не пропустили гитлеровцев к нефтеносным районам. Они отвели огромную опасность, нависшую над нашей Родиной. * * * Как свидетельствуют документы, летом 1942 года союзники (даже после нашей победы под Москвой!) еще не были уверены в том, что мы выстоим. Стало известно также, что союзники вели двойную политику по отношению к нашей стране. Приведу очень короткое тому подтверждение. Америка и Англия в этот очень критический момент в войне думали о своих корыстных целях. Президент Рузвельт, посылая в Москву своего представителя Уилки, откровенно сказал: — Может случиться так, что вы попадете в Каир как раз в момент его падения, а в России вы тоже можете оказаться в момент ее крушения. Рузвельт имел в виду взятие Каира войсками Роммеля, а в Советской стране — возможный выход гитлеровских войск к Баку. В августе 1942 года, в период напряженнейших боев в предгорьях Кавказа, в Москву прилетел Черчилль. Он так пишет об этих днях в своих воспоминаниях: "Я размышлял о моей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое он показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя строка каждого из них звучала: «Не будет второго фронта в 1942 году. Это — все равно, что везти большой кусок льда на Северный полюс». Как же оскорбительно да и просто издевательски выглядят стишки Уэйвелла, о которых пишет в своем дневнике Черчилль! А он ведь — не какой-нибудь простой шутник, он — генерал, отлично понимавший и ситуацию в мире, и положение Советского Союза, по поводу которого он так зло шутит. Союзники не выполнили обещаний, закрепленных в соответствующих договорах, которые они подписали. Именно в те августовские дни, когда бои начинались на последнем рубеже на пути к Баку — на реке Терек, — в Москве шли переговоры, во время которых союзники прямо заявили, что второй фронт в 1942 году открыт не будет. А 30 сентября 1942 года, в самые напряженные дни боев на Кавказе, Черчилль писал Сталину о своем желании будто бы оказать Советскому Союзу помощь. На самом же деле заботили его совершенно иные и далеко идущие планы. В этом строго секретном личном послании, в частности, информация: «Немцы уже назначили адмирала, которому будут поручены военно-морские операции на Каспийском море. Они избрали Махачкалу в качестве своей главной военно-морской базы. Около 20 судов, включая итальянские подводные лодки, итальянские торпедные катера и тральщики, должны быть доставлены по железной дороге из Мариуполя на Каспий, как только будет открыта линии. Ввиду замерзания Азовского моря, подводные лодки будут погружены до окончания строительства железнодорожной линии». Вот так, стремясь напугать Сталина, уверить его, что основные вопросы войны в этом районе будут решены с достижением Каспийского моря гитлеровцами, Черчилль продолжает: «Мне кажется, что тем большее значение приобретает план, о котором я говорил Вам, усиления нами с американской помощью Ваших военно-воздушных сил на каспийском и кавказском театрах двадцатью британскими и американскими эскадрильями». Так англичане лелеяли давнюю мечту — под шум идущей войны прибрать к рукам кавказские источники нефти. Желание оккупировать Кавказ совсем не оставалось только мечтой — был разработан специальный план под кодовым названием «Вельвет». Согласно этому плану, 10-я английская армия предназначалась для вторжения на Кавказ. Не буду подробно описывать дальнейшие боевые действия, приведу только один документ, который подводит итог наступлению гитлеровцев на Баку. В этом документе отражено полководческое мастерство Сталина: он видит огромный театр военных действий, называет рубежи, города, номера соединений, фамилии генералов, ставит войскам задачи, включая их в определенный, им задуманный маневр. И все это без кем-то составленного проекта, диктует сам, о чем свидетельствуют эмоциональность речи, типично сталинские фразы. Диктовал Сталин эти указания 4 января 1943 года командующему Закавказским фронтом генералу армии Тюленеву; «Первое. Противник отходит с Северного Кавказа, сжигая склады и взрывая дороги. Северная группа Масленникова превращается в резервную группу, имеющую задачу легкого преследования противника. Нам невыгодно выталкивать противника с Северного Кавказа. Нам выгоднее задержать его с тем, чтобы ударом со стороны Черноморской группы осуществить его окружение. В силу этого центр тяжести операций Закавказского фронта перемешается в район Черноморской группы, чего не понимают ни Масленников, ни Петров. Второе. Немедленно погрузите 3-й стрелковый корпус из района Северной группы и ускоренным темпом двигайте в район Черноморской группы. Масленников может пустить в дело 58-го армию, которая у него в резерве и которая в обстановке нашего успешного наступления могла бы принести большую пользу. Первая задача Черноморской группы — выйти на Тихорецкую и помешать таким образом противнику вывезти свою технику на запад. В этом деле Вам будет помогать 51-я армия и, возможно, 28-я армия. Вторая и главная задача Ваша состоит в том, чтобы выделить мощную колонну войск из состава Черноморской группы, занять Ботайск и Азов, влезть в Ростов с востока и закупорить таким образом северокавказскую группу противника с целью взять ее в плен или уничтожить. В этом деле Вам будет помогать левый фланг Южного фронта — Еременко, который имеет задачей выйти севернее Ростова. Третье. Прикажите Петрову, чтобы он начал свое наступление в срок, не оттягивая этого дела ни на час, не дожидаясь подхода резервов. Петров все время оборонялся, и у него нет большого опыта по наступлению. Растолкуйте ему, что он должен дорожить каждым днем, каждым часом. Четвертое. Немедленно выезжайте в район Черноморской группы и обеспечьте выполнение настоящей директивы». Так под руководством Сталина была ликвидирована катастрофа, которая могла произойти с захватом бакинской нефти Гитлером, Другие нефтеносные районы в Сибири, Средней Азии были только разведаны и не введены в промышленную эксплуатацию. Без бакинской нефти (без горючего) наши танки, самолеты, автомобили превратились бы в мертвый металлический хлам как пустые консервные банки. В нашей военной литературе много (и справедливо!) пишут о судьбоносном значении великих битв под Москвой, Сталинградом, на Курской дуге, но, на мой взгляд, несправедливо не включена в этот почетный перечень битва за Кавказ. В этой битве стратегическая победа решала исход всей войны, судьбу Отечества. И Сталин в этой победе играл решающую роль, как и во всех вышеназванных грандиозных битвах. Мне хочется (и кажется,, к месту) напомнить, как Хрущев пытался втиснуть в историю свои лживые слова, произнесенные на XX съезде КПСС: «Сталин руководил войной по глобусу. Да, товарищи, возьмет глобус и показывает на нем линии фронта». Каким же надо быть бессовестным, беспринципным человеком, чтобы заявить такую чушь делегатам съезда, которые представляли всю партию, весь советский народ!

Неотложные заботы

   В боевых действиях на подступах к Сталинграду Сталин особенно отмечал активность и даже наглость танковых частей гитлеровцев: и здесь и в прежних боях они решительно пробивались вперед и вели за собой пехоту. Сравнивая их действия с тактикой своих танкистов, Верховный приходил к выводу, что они не используют свои возможности, а командиры общевойсковых соединений не используют опыт противника, не научились действовать так же напористо. Сталин не раз возвращался к подобным размышлениям и наконец пришел к решению — коренным образом изменить тактику танковых войск, для чего принял меры по переподготовке командного состава, да и самих танковых подразделений. 3 сентября 1942 года, в разгар боев на подступах к Сталинграду, Верховный дал указания заместителю начальника Главного автобронетанкового управления генералу Н. И. Бирюкову: создать для обучения и тренировки танкистов два лагеря — один в районе Саратова, второй — в районе Костерово и Ногинска. Установить строгий там режим и порядок, учить современной танковой тактике. В июле Сталин дал указание сформировать сорок танковых бригад и распорядился о распределении двадцати пяти уже сформированных. Две горьковские, две московские и восемь саратовских бригад подтянуть к Москве (все еще опасался удара на столицу), создать под Москвой учебный лагерь и слаживать эти бригады. Восемь бригад оставить в Саратове, доукомплектовать и учить их. В бригаде иметь 45 танков, из них 5—7 КВ. Считать эти бригады его резервом. На сентябрь месяц программа — сформировать еще 27 танковых бригад. Сталин знал, что к середине года танковые заводы дадут до четырех тысяч машин нового образца и более двух тысяч старого. О том, что Сталин уделял очень много внимания танковым войскам и к каким он приходил выводам, свидетельствует его беседа с генералом Катуковым, в те дни одним из самых опытных и умелых танковых командиров. Сталин пригласил его 17 сентября на свою дачу в Кунцево, чтобы в спокойной обстановке разобраться и прийти к кардинальным решениям по поводу использования танковых войск. Генерал Катуков так рассказывает об этой встрече в своих мемуарах «На острие главного удара»: «Возможно, нынешнему читателю не понятно это волнение. Но тогда для нас, фронтовиков, имя Сталина было окружено безграничным уважением. С этим именем связывалось все самое священное — Родина, вера в победу, вера в мудрость и стойкость нашего народа, в партию. Поскребышев ввел меня в комнату, то ли приемную, то ли столовую, и на минуту-другую оставил одного. Я было приготовился доложить Верховному по всей форме, по-военному, но неожиданно открылась боковая дверь, и я услышал голос Сталина: — Здравствуйте, товарищ Катуков! Заходите ко мне. Я только и успел сказать: — Здравствуйте, товарищ Сталин. — А подготовленный в мыслях доклад из головы вылетел. Вслед за Сталиным я прошел в его кабинет. Пожав мне руку, Верховный предложил: — Садитесь и курите. На меня не смотрите, я сидеть не люблю. Тут же достал из кармана коробку папирос „Герцеговина Флор“. Вынул из нес две штуки, отломил от них табак и, высыпав его в трубку, закурил. — Что же не закуриваете? — спросил он меня, прохаживаясь по комнате. То ли от волнения, то ли еще почему, но курить не хотелось. А Сталин, выпустив облако дыма, продолжал: — Курить не хотите, тогда рассказывайте по порядку, как у вас, у вашего корпуса дела на фронте? Как воюет мотопехота и как наши танки? Как можно короче я рассказал о последних боевых событиях на Брянском фронте, о действиях наших танкистов и пехотинцев. А Сталин, вышагивая по кабинету, задает мне еще вопрос: — Как считаете, хороши наши танки или нет? Говорите прямо, без обиняков. Отвечаю, что танки Т-34 полностью оправдали себя в боях и что мы возлагаем на них большие надежды. А вот тяжелые танки KB и боевые машины Т-60 и Т-70 в войсках не любят. Сталин на минуту остановился, вопросительно изогнув бровь: — По какой причине? — KB, товарищ Сталин, очень тяжелы, неповоротливы, а значит, и неманевренны. Препятствия они преодолевают с трудом. А вот тридцатьчетверке все нипочем. К тому же KB ломают мосты и вообще приносят много лишних хлопот. А на вооружении у KB такая же семидесятишести - миллиметровая пушка, что и на тридцатьчетверке. Так, спрашивается, какие боевые преимущества дает нам тяжелый танк? Раскритиковал я и легкий танк Т-60... Уже по тому, что Сталин с особым пристрастием пытал меня, чем хороши и чем плохи по своим тактико-техническим свойствам наши танки, я понял, что Верховный Главнокомандующий хочет досконально, до самой, что называется, глубины, разобраться в сильных и слабых сторонах нашей бронетанковой техники сорок второго года. Нетрудно было догадаться, что его вопросы непосредственно связаны с неудачными боями летом и осенью сорок второго. Сталин пытался найти причину этих неудач... Он спросил: — Стреляют танкисты с ходу? Я ответил, что нет, не стреляют. — Почему? — Верховный пристально посмотрел на меня. — Меткость с ходу плохая, и снаряды жалеем, — ответил я. — Ведь наши заявки на боеприпасы полностью не удовлетворяются. Сталин остановился, посмотрел на меня в упор и заговорил четко, разделяя паузами каждое слово: — Скажите, товарищ Катуков, пожалуйста, во время атаки бить по немецким батареям надо? Надо. И кому в первую очередь? Конечно танкистам, которым вражеские пушки мешают продвигаться вперед. Пусть даже ваши снаряды не попадают прямо в пушки противника, а рвутся неподалеку. Как в такой обстановке будут стрелять немцы? — Конечно, меткость огня у противника снизится. — Вот это и нужно, — подхватил Сталин. — Стреляйте с ходу, снаряды дадим, теперь у нас будут снаряды...» Так Сталин учился премудрости тактики танковых войск на опыте противника и своих танковых соединений. Так Он растил своих «Гудерианов» и вырастил плеяду блестящих мастеров танковых сражений. Почему Сталин так поздно, когда немцы уже были под Сталинградом, начинает пристально интересоваться тактикой танковых подразделений противника? Зачем он приглашает одного из опытных советских командиров Катукова? Почему его так интересует именно стрельба из танков с ходу? Эти вопросы не праздные, я нахожу им объяснение в дальновидности, в блестящих организаторских способностях Сталина. Идея контрудара от Волги напрашивалась сама собой, была очень логична. Возможность окружения далеко выдвинувшихся частей вырисовывалась при первом же взгляде на карту: клин немцев с острием у Волги так и просился, чтобы его подрезали у основания. Но чем подрезать? Измотанные, отступившие в город соединения нанести мощный удар неспособны. Значит, надо создавать свежие, да не простые, а ударные, подвижные соединения. Отсюда интерес Сталина к танковой тактике врага, к стрельбе с ходу. Как видим, все это не случайно. И в те тяжелые дни, когда войска бились за город, Сталин формировал две танковые армии! А чем их вооружать? И Сталин день и ночь по телефонам подгоняет директоров танковых, артиллерийских, авиационных заводов: давайте быстрее и больше вооружения! А они, бедные, после эвакуации еще не развернули производство на полную мощь в плохо приспособленных помещениях. Иногда станки ставили на бетонные основания и начинали работать, а потом возводили стены и крыши. Но надо, надо выполнять заказ — фронт требует, Сталин приказал! Сталин придавал большое значение созданию резервов. Во многих операциях он вводил свои резервы в кульминационные часы, чем достигал успеха в пользу своих войск как в оборонительных, так и в наступательных операциях. Но это его не удовлетворяло, Сталин искал возможность влиять на победный результат сражения в ходе его, еще до кульминации, в динамике операции, когда вся тяжесть руководства боевыми действиями ложится на командующих фронтами и армиями. Понимая это, Верховный искал возможность помогать им реально и своевременно. Сначала поиск происходил стихийно: Сталин посылал на помощь командующим полки бомбардировщиков дальнего действия, которые находились в распоряжении Ставки. Отмечая успешность такого применения бомбардировщиков, Сталин пришел к решению создать Авиацию Дальнего Действия, которая постоянно находилась бы в распоряжении Верховного Главнокомандующего и позволяла бы решать задачи, выходящие за тактические и оперативные масштабы. Сталин решил посоветоваться по этому поводу с генералом Головановым, который уже имел опыт в выполнении подобных задач. Верховный поделился своими замыслами с летчиком, которого очень ценил и уважал. Голованов так вспоминает разговор со Сталиным: «Было очевидно, что Сталин искал решение этого вопроса не сегодня и не вчера и, подчиняя непосредственно Ставке нашу дивизию, уже в то время думал о создании АДД. Теперь эти раздумья облекались в конкретные организационные формы, и работа эта рассчитывалась не на год или два. Такую махину за короткий срок не создашь. Ведь речь шла не только об увеличении числа самолетов и экипажей. Одновременно должны были восполняться и безвозвратные потери, на войне без них, к сожалению, не обойдешься, и исчисляются они не однозначными и не двузначными числами». Голованов высказал свои соображения, по масштабы его предложений не соответствовали тому, что намеревался осуществить Верховный. Желая не погасить инициативу в рассуждении собеседника, Сталин тактично спросил: — Вы не возражаете, если мы немного поправим и расширим ваше предложение? — Возражать тут, товарищ Сталин, нечему. Но как практически все это осуществить, над этим нужно как следует подумать. Так сразу всего не решить. — Серьезные вопросы никогда сразу не решаются, — последовал ответ. — Будет издано специальное постановление о создании АДД, в составлении его и вы примете участие. Что же касается специальных авиационных вопросов, то вы по ним внесете свои предложения. — Тогда разрешите мне встретиться с лицом, которое встанет во главе этого дела. Я доложу ему все соображения, которые у меня имеются, и если он будет согласен, внесем Вам на утверждение. — А мы с этим лицом и ведем сейчас разговор. — Вы имеете в виду меня, товарищ Сталин? — изумившись, спросил Голованов. — Да, именно вас. «Хотя сам я был летчиком, — продолжает вспоминать Голованов, — и мне довелось в течение ряда лет быть начальником крупнейшего Восточно-Сибирского управления Гражданского Воздушного Флота, где работа экипажей проходила в суровых условиях Севера на многих тысячах километров воздушных трасс, все же я не представлял, как я могу взяться за ту огромную и ответственную работу, о которой шла речь. Имею ли я право, да еще во время войны, взяться за дело, когда я не чувствую в себе той уверенности, с какой обычно всегда брался за все, что мне поручали? — Разрешите, товарищ Сталин, подумать, — после довольно длительного молчания сказал я. — Боитесь? — Сталин как будто читал мои мысли. Я вспыхнул, почувствовал, как кровь прилила к лицу. — Я никогда не был трусом, товарищ Сталин! — Это нам давно известно, — последовал спокойный ответ. — Но нужно уметь держать себя в руках. Мы за вас подумали, и время вам на это тратить нечего. Вы лучше подумайте над тем, как все это практически осуществить. Не торопитесь, посоветуйтесь, с кем найдете нужным, и через пару дней дайте свои соображения...» 5 марта 1942 года было примято постановление Государственного Комитета обороны об организации АДД. Все принципиальные вопросы, касающиеся обеспечения и руководства боевыми действиями АДД, решались не только Государственным Комитетом обороны и Ставкой Верховного Главнокомандования, но и лично Сталиным. Сталин вникал но все детали. Вот интересная подробность. В представленном проекте постановления, в частности, было указано, что АДД находится при Ставке Верховного Главнокомандования, ибо считали, что «авиация при Ставке» или «авиация Ставки» — понятие одно и то же. Слово «при» Сталин вычеркнул и сказал: — Мы же договорились, что АДД будет организацией Ставки, а не при Ставке. Надо всегда точно определять место и задачи всякой организации, если хочешь получить от нее желаемые результаты. АДД на 5 марта 1942 года располагала 341 самолетом. Из них 171 самолет мог выполнять боевые задачи, остальные были неисправны. Экипажей было 367, из них 209 летали ночью. С этими силами и средствами АДД приступила к боевой деятельности. Затем появились воздушные армии и настоящий самостоятельный вид — Авиация Дальнего Действия, которая насчитывала тысячи самолетов, имела свой штаб, инженерно-техническое обеспечение, тыловые службы, аэродромную службу. О масштабах и эффективности использования АДД свидетельствует один, но весомый показатель: если взять за сто процентов количество бомб, сброшенных на врага ВВС Красной Армии, то пятьдесят процентов от этого количества приходится на АДД. Голованов, который являлся ее бессменным Главнокомандующим и был удостоен звания Главного маршала авиации, так коротко и очень точно сказал об АДД: «Используя АДД на главных направлениях, Верховный Главнокомандующий в любой момент, не тратя времени на переброску фронтовой авиации, мог создать огневой перевес там, где это требовалось. АДД превратилась в стратегический резерв». В течение всей войны задачи перед АДД ставил только Сталин. Постоянное боевое использование АДД сочеталось с повседневной личной заботой Верховного об авиации. Приведу один убедительный эпизод, подтверждающий это. Беру его из воспоминаний того же Голованова. "Однажды меня вызвал Сталин и спросил: — Все ли готовые самолеты вы вовремя забираете с заводов? — Самолеты забираем по мере готовности. — А нет ли у вас данных, много ли стоит на аэродромах самолетов, предъявленных заводами, но не принятых военными представителями? Ответить на этот вопрос я не мог и попросил разрешения уточнить необходимые сведения для ответа. — Хорошо. Уточните и позвоните. Я немедленно связался с И. В. Марковым, главным инженером АДД. Он сообщил мне, что предъявленных заводами и непринятых самолетов на заводских аэродромах нет. Я тотчас же по телефону доложил об этом Сталину. — Вы можете приехать? — спросил он. — Могу, товарищ Сталин. — Пожалуйста, приезжайте. Войдя в кабинет, я увидел там генерала — одного из крупных авиационных военачальников (не называю фамилию этого человека, его уже нет в живых), что-то горячо доказывающего Сталину. Вслушавшись в разговор, я понял, что речь идет о большом количестве самолетов, стоящих на заводских аэродромах. Эти самолеты якобы были предъявлены военной приемке, но не приняты, как тогда говорили, «по бою», то есть они имели различные технические дефекты, без устранения которых самолеты поднимать в воздух нельзя. Генерал закончил свою речь словами: — А Шахурин (нарком авиапромышленности. — А. Г.)вам врет, товарищ Сталин. — Ну что же, вызовем Шахурипа, — сказал Сталин. Он нажал кнопку — вошел Поскребышев. — Попросите приехать Шахурина. Сталин вновь спросил, точно ли я знаю, что на заводах нет предъявленных, но не принятых самолетов для АДД. Я доложил, что главный инженер АДД заверил меня: таких самолетов нет. — Может быть, — добавил я, — у него данные не сегодняшнего дня, но мы тщательно следим за выпуском каждого самолета, у нас, как известно, идут новые формирования. Может быть, один или два самолета где-нибудь и стоят. — Здесь идет речь не о таком количестве, — заметил Сталин. Через несколько минут явился А. И. Шахурин. — Вот тут нас уверяют, — сказал Сталин, — что те семьсот самолетов, о которых вы мне говорили, стоят на аэродромах заводов не потому, что нет летчиков, а потому, что они не готовы по бою, поэтому не принимаются военными представителями, и что летчики в ожидании живут там месяцами. — Это неправда, товарищ Сталин, — ответил Шахурин. — Вот видите, как получается: один говорит, что есть самолеты, но нет летчиков, а другой уверяет, что есть летчики, но нет самолетов. Понимаете ли вы оба, что семьсот самолетов — это не семь самолетов? Вы же знаете, что фронт нуждается в них, а тут целая армия. Что же мы будем делать, кому из вас верить? Воцарилось молчание. Я с любопытством и изумлением следил за происходящим разговором: неужели это правда, что целых семьсот самолетов стоят на аэродромах заводов, пусть даже не готовых по бою или из-за отсутствия летчиков? О таком количестве самолетов, находящихся на аэродромах заводов, мне слышать не приходилось. Я смотрел то на Шахурина, то на авиационного генерала. Кто же прав? Наконец, нарушив молчание, генерал сказал: — Товарищ Сталин, докладываю, что находящиеся на заводах самолеты по бою не готовы! — А вы что скажете? — вновь обратился Сталин к Шахурину. — Ведь это же, товарищ Сталин, легко проверить, — ответил тот. — У вас здесь прямые провода. Дайте задание, чтобы лично вам каждый директор завода доложил о количестве готовых самолетов. Мы эти цифры сложим и получим общее число. — Пожалуй, правильно. Так и сделаем, — согласился Сталин. В диалог вмешался генерал: — Нужно обязательно, чтобы телеграммы вместе с директорами заводов подписывали и военпреды. — Это тоже правильно, — сказал Сталин. Он вызвал помощника и дал ему соответствующие указания. Авиационный генерал попросил Сталина вызвать генерала Н. П. Селезнева, который ведал заказами на заводах. Вскоре Селезнев прибыл, и ему было дано задание подсчитать, какое количество самолетов находится на аэродромах заводов. Надо сказать, что организация связи была отличная. Прошло совсем немного времени, и на стол были положены телеграммы с заводов за подписью директоров и военпредов. Закончил подсчет и Селезнев. — Сколько самолетов на заводах? — обратился Сталин к помощнику. — Семьсот один, — ответил тот. — А у вас? — спросил Сталин, обращаясь к Селезневу. — У меня получилось семьсот два, — ответил Селезнев. — Почему их не перегоняют? — опять обращаясь к Селезневу, спросил Сталин. — Потому что нет экипажей, — ответил Селезнев. Ответ, а главное, его интонация не вызывали никакого сомнения в том, что отсутствие экипажей на заводах — вопрос давно известный. Я не писатель, впрочем, мне кажется, что и писатель, даже весьма талантливый, не смог бы передать то впечатление, которое произвел ответ генерала Селезнева. Я не могу подобрать сравнения, ибо даже известная сцена гоголевской комедии после реплики: «К нам едет ревизор» — не сравнима с тем, что я видел тогда в кабинете Сталина. Несравнима она прежде всего потому, что здесь была живая, но печальная действительность. Все присутствующие, в том числе и Сталин, замерли и стояли неподвижно, и лишь один Селезнев спокойно смотрел на всех нас, не понимая, в чем дело. Длилось это довольно долго. Никто, даже Шахурин, оказавшийся правым, не посмел продолжить разговор. Он был, как говорят, готов к бою и сам, видимо, был удивлен простотой и правдивостью ответа. Случай явно был беспрецедентным. Что-то сейчас будет? Я взглянул на Сталина. Он был бледен и смотрел широко открытыми глазами на авиационного генерала, видимо, с трудом осмысливал происшедшее. Чувствовалось, его ошеломило не то, почему такое огромное число самолетов находится на заводских аэродромах, что ему было известно, а та убежденность и уверенность, с которой генерал говорил неправду. Наконец лицо Сталина порозовело, было видно, что он взял себя в руки. Обратившись к Шахурину и Селезневу, он поблагодарил их и распрощался. Я хотел последовать их примеру, но Сталин жестом остановил меня. Он медленно подошел к генералу. Рука его стала подниматься. — Вон! — сказал он с презрением и опустил руку. Генерал поспешно удалился. Мы остались вдвоем. Сталин долго в молчании ходил по кабинету. Зачем он позвал меня и заставил присутствовать при только что происшедшем? Давал мне предметный урок? Может быть. Такие вещи остаются в памяти на всю жизнь. Как он поступит сейчас с генералом? — Вот повоюй и поработай с таким человеком. Не знает даже, что творится в его же епархии! — наконец заговорил Сталин, прервав ход моих мыслей..." Много написано о крутости и беспощадности Сталина. Казалось бы, после случившегося судьба незадачливого генерала была решена — не гнев, а настоящая ярость охватила Сталина. Достаточно было двух слов: «Лаврентий, займись!» Но так представляют Сталина нынешние разоблачители. Сталин был способен понять ошибки и трудности, возникающие в ходе войны. Да, он наказывал, снимал с высоких постов, но делал это справедливо. Виноват — получай. Но, несмотря на великий гнев, в этом случае генерала пощадил, тот продолжал служить, получал награды (когда их заслуживал) и даже был удостоен звания Главного маршала авиации. Но поскольку Александр Евгеньевич Голованов не назвал его фамилию, не стану и я этого делать. * * * Я проштудировал уникальную книгу, изданную маленьким тиражом в 1994 году: «Эпистолярные тайны Великой Отечественной войны (служебные записи советского генерала)». Ее автор — генерал-полковник танковых войск Н. И. Бирюков, он всю войну был заместителем начальника Управления бронетанковых и механизированных войск Красной Армии. В книге записаны почти еженедельные личные разговоры и указания Сталина, в которых он постоянно руководил формированием танковых соединений, лично распределял танки, поступающие с заводов, и постоянно руководил работой танковых заводов через директоров, а также работой конструкторов по улучшению танков. Невозможно процитировать многие из этих записей, свидетельствующие о глубоком понимании Сталиным вопросов тактики, вооружения и производства танков. Но для того чтобы читатели имели хотя бы некоторое представление об этих указаниях Сталина, приведу два-три примера из записей генерала Бирюкова.

   3 января 1942 г. Указания тов. Сталина. Перейти на механизированные корпуса. В танковом корпусе иметь две полные танковые бригады. Танковые бригады иметь типа "С" — сокращенные — по 46 танков и полные, типа "П" — по 93 танка. В корпусе иметь две полные танковые бригады и две мотострелковые бригады по 2500—3000 чел. В корпусе будет 187 танков. Шести фронтам дать по корпусу и армиям — по 2 сокращенных бригады. У фронта должно быть хотя бы по два мех. корпуса. Эти формирования первой очереди, т. е. к февралю. Сформировать 12 корпусов. Взять штат старой мотострелковой дивизии и сократить его. Дать артиллерию, зенитки, минометы 82-мм и 120-мм. Составить штаты на полную и сокращенную танковые бригады так, чтобы их потом не менять. Скорее дать мехкорпус для Южного фронта. Подобрать кандидатов на командиров мехкорпусов и дать тов. Сталину на утверждение.

   Комментарий к разговорам от 3 января 1942 г. В этот день Верховный Главнокомандующий дважды, вероятно, утром и, возможно, к вечеру звонил Н. И. Бирюкову. В обоих случаях разговоры происходили в форме его указаний. Обе записи, сделанные Бирюковым за 3 января, проливают дополнительный свет на подготовку общего наступления Красной Армии зимой 1941—1942 гг., которое, как известно, характеризуется историками как «перерастание» контрнаступления под Москвой.

   4 июля 1942 г. Указания тов. Сталина. 1. На Кировском заводе оставить производство танка KB в размере 5—6 ед. в день, а в месяц — 150 ед. 2. Прекратить производство Т-60 с 5.07.42 г. 3. Производство Т-34 в размере 1800—2000 ед. 4. Вместо Т-70 в бригады давать легкие американские танки. 5. На заводах № 37 и 264 организовать производство Т-34. То же и на Кировском заводе. 6. В июле... 7. Сформировать: В Сталинграде 6 рот } Маршевые роты Т-34. В Горьком 5 рот } Всего сформировать 20 рот В Н. Тагиле 9 рот } восточнее Воронежа 8. Мерецкову танков пока не давать. 9. В июле дать заводам 1350 танков Т-34, а Т-70—700 ед. 10. Группе Федоренко дать 9 маршевых рот по 10 ед. Т-34. 11. В танковых корпусах иметь резерв танков. 12. На июль 183-й завод — 600 ед., СТЗ—420 ед., 112-й завод — 250, 174-й завод — 50 ед., ГАЗ —450.

   14 мая 1943 г. 0 ч 10 мин. Указания тов. Сталина. 1. Восстановить 3-ю танковую армию к 5 июня. 2. Довести численность танков в войсках пяти фронтов: Западного, Брянского, Центрального, Воронежского и Юго-Западного до 6000 ед. 3. Обеспечить пятнадцатью заправками танки и самоходную артиллерию отдельно на указанных пяти фронтах. 4. Подготовить доклад и предложения наркому об обеспечении каждой общевойсковой армии двумя танковыми полками. 5. Сформировать на базе трех гвардейских стрелковых дивизий три мехкорпуса в составе пяти танковых полков в каждом корпусе. 6. Представить к гвардейским званиям 12-й и 15-й танковые корпуса и 179-ю тбр.

   Комментарий к разговору от 14 мая I943 г. Разговор произошел, когда истекло четверо суток, как войска Западного, Брянского, Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов находились в полной боевой готовности к отражению удара противника, возвещающего о начале битвы под Курском. Ждали этого удара все, на фронте и в тылу, начиная от солдата, колхозника и рабочего, до полководца и руководства страной, в том числе в Ставке, Генеральном штабе, в Главном бронетанковом управлении. Верховный Главнокомандующий ждал в своем кремлевском кабинете. Приказано иметь до 6000 танков на 5 фронтах: Западном, Брянском, Центральном, Воронежском, Юго-Западном. Конечно, легко догадаться по характеру этих заданий, что после оборонительного этапа ожидаемой битвы настанет этап наступления, поистине сокрушительный: ведь 6 тысяч боевых машин готовились именно с таким расчетом. Аналогичное руководство Сталин повседневно осуществлял в отношении авиации, артиллерии и снабжения других видов войск. "Обладая богатейшей, чрезвычайно цепкой и емкой памятью, Сталин в деталях помнил все, что было связано с обсуждением, и никаких отступлений от существа выработанных решений или оценок не допускал. Он поименно знал практически всех руководителей экономики и Вооруженных Сил, вплоть до директоров заводов и командиров дивизий, помнил наиболее существенные данные, характеризующие как их лично, так и положение дел на доверенных им участках. У него был аналитический ум, способный выкристаллизовывать из огромной массы данных, сведений, фактов самое главное, существенное. Свои мысли и решения Сталин формулировал ясно, лаконично, с неумолимой логикой. Лишних слов не любил и не говорил их. Нарком вооружения Д. Ф. Устинов"Сталин настолько неуклонно и плотно руководил всеми отраслями промышленности, что каждый министр считал свое дело первостепенным в заботах Сталина. О его отношении к танкам мы прочитали выше, а вот что говорят другие министры. "Об артиллерии и артиллерийской промышленности И. В. Сталин, мне казалось, проявлял наибольшую заботу. Правда, он уделял много внимания всем отраслям оборонного производства. Например, авиационной промышленностью он занимался повседневно. Руководивший тогда этой отраслью А. И. Шахурин бывал у него чаще всех других наркомов, можно сказать, почти каждый день. Сталин изучал ежедневные сводки выпуска самолетов и авиационных двигателей, требуя объяснений и принятия мер в каждом случае отклонения от графика, подробно разбирал вопросы, связанные с созданием новых самолетов и развитием авиационной промышленности. То же самое можно сказать о его участии в рассмотрении вопросов работы танковой промышленности и судостроения. Но при всем этом в отношении Сталина к артиллерии и артиллерийской промышленности чувствовалась особая симпатия. Возможно, что это было связано с его воспоминаниями о своей прошлой военной деятельности, когда только артиллерия решала исход боев, а все другие виды техники не достигали еще столь высокой степени развития, какое они получили в период второй мировой войны. И. В. Сталин выразил свое отношение к артиллерии, повторив крылатую фразу: «Артиллерия — бог войны». Нарком боеприпасов Б. Л. Ванников"Надо сказать, что в ходе сражений, наблюдая за применением артиллерии, особенно в наступательных операциях, Сталин пришел к выводу о необходимости усовершенствовать ее тактику. Обычно перед наступлением проводилась артиллерийская подготовка, которая уничтожала, подавляла огневые точки противника на передних позициях глубиной до 2—3 километров. Огонь прекращался с переходом пехоты и танков в атаку и, в случае их успешного продвижения, артиллерия меняла огневые позиции, продвигаясь за войсками. В ходе войны совершенствовалась оборона, она стала глубокой, несколько позиций оборудовались последовательно до 15—20 километров. Артиллерийская подготовка наступления не обеспечивала бой в глубине обороны врага. Сталин так изложил свои выводы: «Артиллерийская подготовка, то есть артиллерийский обстрел противника, перед тем, как наша пехота пойдет в атаку, независимо от того, длится ли это полчаса, час или даже два часа, прекращается с переходом в атаку наших войск — это дело отжившее и должно быть отброшено. Противник имеет глубокоэшелонированную оборону и больше не воюет „цепочкой“, что было во время нашего контрнаступления под Москвой. Чтобы прорвать такую оборону, артподготовки совершенно недостаточно, ибо артиллерия не может подавить противника и его огневые средства на всю глубину обороны. Не артиллерийская подготовка, а артиллерийское наступление — вот что нам нужно сейчас. Что это значит? Это значит, что артиллерия должна наступать вместе с пехотой, это значит, пехота должна наступать не тогда, когда кончится артподготовка, а вместе с артиллерией, которая, сопровождая пехоту, должна подавлять все огневые средства противника, пока его оборона не будет взломана на всю глубину. Заставить пехоту наступать без поддержки артиллерии, без сопровождения, это будет не наступление, это будет преступление, преступление против войск, которые вынуждены нести бессмысленные жертвы». Кроме директивных указаний войскам, рекомендации Сталина по тактике артиллерии были включены в новый «Боевой устав пехоты», утвержденный в 1942 году. В 1943 году в нашей армии введены погоны. Андрей Васильевич Хрулев имел задание дать образцы такой военной формы, которая была бы красива, внушала уважение и в то же время была проста и удобна. Когда различные образцы были готовы, их привезли в Кремль, и на некоторое время кабинет Сталина превратился в выставочный зал. Сталин внимательно рассматривал представленные образцы. В конце концов он спросил: — А нет ли здесь формы русской армии, которую носили простые офицеры? Оказалось, что такая форма имеется, но находится она где-то в сторонке, потому и неприметна. Когда эту форму представили, то оказалась она весьма скромной: китель с погонами и брюки навыпуск — повседневная; гимнастерка защитного цвета с погонами и брюки в сапоги — полевая. Парадная форма — такая же, но расшитая золотом. Сталин попросил рассказать, сколько лет этой форме, какие изменения она претерпела, внимательно выслушал ответы тыловиков. — А сколько же времени усовершенствовалась вообще форма в русской армии? — спросил Сталин. — Форма в русской армии совершенствовалась в течение всего времени ее существования, — прозвучал ответ. — А остальная форма, представленная здесь? — Все, что здесь представлено, — но!юе, только что созданное. — Зачем же мы будем вводить еще не испытанное, когда здесь есть уже проверенное? — сказал Сталин. Так была введена форма, уже существовавшая ранее, и она полностью оправдала себя. Внешний вид армии заботил Сталина даже в ходе сражений. * * * Стиль работы Сталина — абсолютно компетентный и деловой. "И. В. Сталин при решении важных вопросов имел обыкновение вызывать непосредственных исполнителей, знакомиться с их точкой зрения. Кстати, посоветовавшись с людьми, он любил принятое решение оформигь тут же, в их присутствии, диктуя содержание будущего документа начальнику Генштаба или Поскребышеву. Сталин всегда требовал исчерпывающих сведений по любому обсуждавшемуся вопросу и не упускал случая воспользоваться советом этих товарищей... Сталин любил доклады обоснованные, убедительные, продуманные. Нарком В.МФ И. Г. Кузнецов" .«Сталин не терпел суетливости. Если он принял решение, сказал, поручил — должно быть сделано» точно в срок, без проволочек, И это знали все его окружающие. Для достижения поставленной цели Сталин не останавливался перед самыми крутыми мерами. Я не помню, чтобы он когда-нибудь торопился. Вместе с тем по обсуждавшимся у него вопросам решения принимались немедленно, как говорится, не сходя с места, однако лишь после всестороннего обсуждения и обязательно с участием специалистов, мнение которых всегда выслушивалось внимательно и часто бывало) решающим, даже если вначале и расходилось с точкой зрения самого Сталина: «...Если вы твердо убеждены, что правы и сумеете доказать свою правоту, никогда не считайтесь с чьим-то мнением, а действуйте так, как подсказывает: разум и ваша совесть. ... пожалуйста, отвечайте так, как вы сами думаете. Не угодничайте. В разговорах со мной не— нужно этого. Мало пользы получится от нашего разговора, если вы будете угадывать мои желания. Не думайте, что если вы скажете невпопад с моим мнением, будет плохо. Вы специалист. Мы с вами разговариваем для того, чтобы у вас кое-чему поучиться, а не только, чтоб вас поучать». — Я спрашиваю: он дело знает? — Да, товарищ Сталин, он честный человек. — Бросьте вы эти эпитеты, честный, подходящий. Мало, что честный, одной честности недостаточно, дураки тоже честные бывают. Нам важно, чтобы он был не только честным, но чтобы дело знал. — У каждого есть недостатки и промахи в работе, святых людей не бывает. Поэтому с маленькими недостатками в работе каждого нужно мириться. Важно, чтобы баланс был положительный. Вы думаете, у вас нет недостатков? — дотронулся он рукой до моего плеча. — И у вас есть. И у меня тоже есть недостатки, хотя я — «Великий вождь и учитель». Это мне из газет известно, — пошутил Сталин. Авиаконструктор А. С. Яковлев"А вот что пишет начальник Управления военных сообщений, а затем министр путей сообщения СССР И. В. Ковалев:«Все мероприятия по перевозке войск и их боевой техники проходили под непосредственным руководством Верховного Главнокомандующего. Соблюдению секретности во всех действиях, особенно в военных перевозках, Сталин уделял исключительное внимание и принимал крутые меры к тем, кто это игнорировал. Каждый воинский эшелон и транспорт имели свой кодовый номер, информация о его движении передавалась в ПВОСО четыре раза в сутки. Один раз в сутки эти данные наносились на карту-схему, на которой можно было быстро найти местоположение любого перевозимого воинского соединения или транспорта с вооружением. ПВОСО регулярно докладывало И. В. Сталину о проделанной работе, часто он звонил и сам, спрашивая о ходе перевозок интересующих его соединений. Пользуясь картой-схемой, начальник ПВОСО отвечал на его вопросы почти мгновенно, называя место нахождения головного и хвостового эшелонов. Часто по требованию И. В. Сталина ПВОСО обеспечивало пропуск того или иного соединения по зеленой улице». Это суждения и оценки деятельности Сталина профессионалов высочайшего уровня, они повседневно работали под его руководством многие годы. Но каким бы ни был одаренными и талантливым руководителем Сталин, все же одному человеку такой объем работы не под силу. Это прежде других понимал сам Иосиф Виссарионович, и поэтому опирался на своих верных соратников, с которыми добивался многих успехов в годы пятилеток. Добрые отношения, доверие к этим единомышленникам — дело хорошее, но в делах партийных и государственных Сталин был пунктуален и строг, кроме устного распределения обязанностей между ближайшими помощниками, желая подчеркнуть (и подстегнуть) их чувство ответственности, Генеральный секретарь оформил круг их ответственности 4 февраля 1942 года решением ГКО.

   «Тов. Молотов В. М.; контроль за выполнением решений ГКО по производству танков и подготовка соответствующих вопросов. Тт. Маленков Г. М. и Берия Л. П.: а) контроль за выполнением решений ГОКО по производству самолетов и моторов и подготовка соответствующих вопросов; б) контроль за выполнением решений ГОКО по работе ВВС Красной Армии (формирование авиаполков, своевременная их переброска на фронт, оргвопросы и вопросы зарплаты} и подготовка соответствующих вопросов. Тов. Маленков Г. М.: контроль за выполнением решений ГОКО по Штабу минометных частей Ставки верховного главнокомандования и подготовка соответствующих вопросов. Тов. Берия Л. П.: контроль за выполнением решений ГОКО по производству вооружения и минометов и подготовка соответствующих вопросов. Тов. Вознесенский Н. А.: а) контроль за выполнением решений ГОКО по производству боеприпасов и подготовка соответствующих вопросов; б) контроль за выполнением решений ГОКО по черной металлургии и подготовка соответствующих вопросов. Тов. Микоян А. И.: контроль за делом снабжения Красной Армии (вещевое, продовольственное, горючее, денежное и артиллерийское) и подготовка соответствующих вопросов. Подчинить контролю члена ГОКО т. Микояну все органы снабжения НКО по всем видам снабжения и транспортировки. Утвердить заместителем члена ГОКО т. Микояна по артиллерийскому снабжению тов. Яковлева».

   Это постановление строго выполнялось под общим руководством Сталина, по мере надобности в него вносились изменения. Например, Вознесенскому добавили «контроль по производству черных и цветных металлов, нефти, угля и химикатов», а Маленкову — «контроль за производством самолетов и моторов, за формированием частей ВВС».

Стратегический поворот

   "Красная Армия не только освобождает от врага советскую землю, но и не выпускает врага живым с нашей земли, осуществляя такие серьезные операции по окружению и ликвидации вражеских армий, которые могут послужить образцом военного искусства.

   Верховный Главнокомандующий И. Сталин 23 февраля 1943 года

Великое сражение на Волге

   Это действительно одна из величайших битв, которые когда-либо произошли в истории. Судите сами: классическое окружение под Каннами, которое осуществил Ганнибал, стало образцом, символом удачного сражения, завершающегося почти полным уничтожением армии противника. Так вот, в той баталии участвовала римская армия в составе 63 тысяч пехотинцев и 6 тысяч конных воинов. У Ганнибала было 40 тысяч пехоты и 10 тысяч конницы. Он построил боевой порядок в виде подковы, в которую ударила плотная фаланга римской пехоты и сама пошла в подготовленный ей мешок. А Ганнибал захлопнул подкову, заведя конницу с тыла. Римская армия Теренция Варрона была почти полностью уничтожена. Вот по такому образцу, собственно, строилась и Сталинградская битва. Наполеон, с целью завоевания России, привел к нам армию в 600 тысяч человек. А в Сталинградском сражении только со стороны немцев участвовало более миллиона солдат и офицеров, 675 танков, больше 10 тыс. орудий и 1216 самолетов. С нашей стороны в боях участвовали тоже более миллиона человек, а вооружение составляло 15 500 орудий и минометов, 1463 танка и 1350 боевых самолетов. Организованы они были в 15 армий, каждая из которых по численности превосходила армию римлян и армию Ганнибала в сражении под Каннами. Добавьте к этому еще и пространственный размах. Протяженность фронта, на котором развивалось это сражение, превышала 500 километров. Десятки крупнейших военачальников вложили свой опыт в развитие этой битвы, тысячи героических подвигов были совершены на всех уровнях — от высшего командования до рядовых солдат. Конечно же, это охватить, осмыслить — задача не из простых. Перечитав научные труды, архивные документы, мемуары полководцев и участников этого сражения, причем не только наших, но и немецких, я убедился, что история один раз вершится — в жизни или на полях сражений, а потом несколько раз переписывается, в зависимости от политических тенденций своего времени. Соответствующим образом менялись и оценки. Например, в 1961 году вышла шеститомная история «Великой Отечественной войны Советского Союза в 1941 — 1945 гг.». Открываю 3-й том... В нем глава «Разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом». Это очень объемистый том — более 650 страниц. Сталинграду посвящено 73 страницы. Ну и что же мы видим? На этих 73 страницах ни разу не упоминается Сталин! Авторство по организации и проведению Сталинградского сражения теперь приписывается совершенно другим людям. Цитирую: «6 октября командующий Сталинградским фронтом генерал-полковник А. И. Еременко и член военного совета фронта генерал-лейтенант Н. С. Хрущев направили в Ставку свои предложения по организации и проведению наступления». А вот как маршал Еременко в своих мемуарах, названных «Сталинград», описывает зарождение плана Сталинградской операции: "Как-то в сентябре 1942 года, в конце наших переговоров по ВЧ с И. В. Сталиным, я вернулся к вопросу о подготовке контрнаступления. Переговоры, хотя и по ВЧ, велись, конечно, с соответствующими предосторожностями. — Товарищ Сталин, — обратился я к Верховному Главнокомандующему, — не пора ли нам начать подготовку для «переселения» и на севере, и на юге? Условия для этого созревают. — Хорошо, товарищ Еременко, — ответил И. В. Сталин, — подумаем над вопросом подготовки переселения... Новостью о состоявшихся переговорах с Верховным Главнокомандующим я сразу же поделился с Никитой Сергеевичем. (Книга была издана в 1961 году, и читатели, конечно же, понимают, почему здесь упоминается Никита Сергеевич, бывший тогда Первым секретарем ЦК КПСС; да и вся дальнейшая цитата в этом же духе. — В. К.). В наших беседах мы детально обсудили все существенные вопросы: о направлении удара, районах сосредоточения и исходных районах для наступления, о частях врага, против которых нацеливался удар, его резервах, дислокации. Так выкристаллизовывался наш план... Придя к совершенно определенным выводам, мы решили сформулировать их письменно и направить в Ставку. В итоге появился документ, в котором были высказаны соображения, как добиться разгрома гитлеровских войск под Сталинградом". Что вытекает из этой цитаты? Разрабатывало план контрнаступления командование Сталинградского фронта, а посему все сияние славы и победы воздается этому командованию, то есть Еременко и Хрущеву. Итак, что же было в действительности? Как родилась идея Сталинградской операции, кто ее разрабатывал и кто осуществлял? Немцы удар на Сталинград планировали как вспомогательный, обеспечивающий левый фланг группировки, осуществляющей главную цель наступления — захват Баку. Однако в ходе этих сражений наступление на Сталинград обрело значение главного приложения усилий немецких войск. Гитлер намеревался облегчить выполнение задачи по захвату нефтяных источников. Поэтому с Кавказского направления даже перебрасывал войска (в частности, 4-ю танковую армию) на Сталинградское направление. Глубокое вклинивание гитлеровцев в нашу территорию вплоть до Волги создало угрозу разрезать страну и фронт на две изолированные части. Надо было принимать срочные меры по обороне Сталинграда. 27 августа 1942 года Сталин вызвал Жукова в Москву с Западного фронта. Сталин был не в очень хорошем настроении. Поздоровавшись, он сказал: — Плохо идут дела на юге. Может случиться так, что немцы возьмут Сталинград, Не лучше складывается обстановка на Северном Кавказе. Немцы все больше приближаются к бакинской нефти. Сталин помедлил, прошелся, немного смягчив тон, продолжил: — Государственный Комитет обороны решил назначить вас, товарищ Жуков, заместителем Верховного Главнокомандующего. ГКО также решил послать вас в район Сталинграда. Сейчас там находятся товарищи Василевский, Маленков и Малышев. Когда вы можете вылететь в Сталинград? Жуков ответил: — Мне потребуются сутки, товарищ Сталин. Я должен изучить обстановку в Генеральном штабе, и на следующий день я вылечу в Сталинград. — Ну вот и хорошо. А вы не голодны? — вдруг спросил Сталин. — Не мешало бы нам подкрепиться. Не было обильного стола, не было изысканных блюд, как это некоторые представляют, а кое-кто даже пишет о замечательном снабжении высокого начальства. Принесли чай и десяток бутербродов. За чаем Сталин сообщил о сложившейся обстановке на 27 августа: — Немцы прорвались к Волге севернее Сталинграда и теперь пытаются ударом вдоль берега реки захватить город. Поддерживая свои войска, немецкая авиация совершает более тысячи вылетов в день. Я введу из своего резерва 24-ю и 66-ю армии для нанесения флангового удара по прорвавшемуся к Волге противнику. Вам следует принять меры, чтобы 1 -я гвардейская армия генерала Москаленко 2 сентября нанесла контрудар, а под прикрытием вывести в исходные районы 24-ю и 66-ю армии. Эти две армии вводите в бой незамедлительно, иначе мы потеряем Сталинград. На следующий день Жуков был уже на Волге. Встретился с Василевским, который подробно ознакомил его с обстановкой и последними событиями. Они выехали на командный пункт 1-й гвардейской армии к генералу Москаленко и позвонили, чтобы туда приехал командующий Сталинградским фронтом генерал-лейтенант Гордов. Все вместе разработали и обсудили план локального контрудара 1-й гвардейской армии, который Сталин поручил Жукову провести немедленно. Подсчитав возможности и учитывая, что все части были сосредоточены и подготовлены, Жуков позвонил Сталину и доложил, что контрудар может быть нанесен не раньше, чем 6 сентября. Сталин дал согласие и попросил Василевского вылететь немедленно в Москву. 3 сентября Жуков получил телеграмму от Сталина:

   «Положение со Сталинградом ухудшилось. Противник находится в трех верстах от Сталинграда. Сталинград могут взять сегодня или завтра, если Северная группа войск не окажет немедленной помощи. Потребуйте от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь сталинградцам. Недопустимо никакое промедление. Промедление теперь равносильно преступлению. Всю авиацию бросьте на помощь Сталинграду. В самом Сталинграде авиации очень мало».

   Жуков тут же позвонил Сталину по телефону и доложил: — Я могу приказать завтра же начать наступление, но войска всех трех армий будут вынуждены начать бой почти без боеприпасов, так как их могут доставить на артиллерийские позиции не раньше вечера 4 сентября. Кроме того, мы не можем раньше этого времени увязать взаимодействие частей с артиллерией, танками и авиацией, а без этого ничего не получится. — Думаете, что противник будет ждать, пока вы раскачаетесь? Еременко утверждает, что противник может взять Сталинград при первом же нажиме, если вы немедленно не ударите с севера. Сталин явно был в гневном состоянии. Но в интересах дела — чтобы не допустить напрасных потерь и, главным образом, чтобы не ослабить наступление — Жуков настаивал на своем: — Я не разделяю эту точку зрения Еременко и прошу разрешения начать наступление 5-го, как было ранее намечено. Что касается авиации, то я сейчас же дам приказ бомбить противника всеми силами. — Ну хорошо, — согласился Сталин. — Если противник начнет общее наступление на город, немедленно атакуйте его, не дожидаясь окончательной готовности войск. Ваша главная задача — отвлечь силы немцев от Сталинграда и, если удастся, ликвидировать немецкий коридор, разделяющий Сталинградский и Юго-Восточный фронты. Там же, в штабе 1-й гвардейской армии, находился Маленков. В 3 часа ночи Сталин позвонил по телефону Маленкову и спросил, как готовятся к наступлению войска Сталинградского фронта. Маленков рассказал о той большой работе, которая проводится под руководством Жукова. Таким образом, Сталин действовал по принципу: доверяй, но проверяй. С самим Жуковым он говорить не стал, но через Маленкова все-таки проверил, как идут дела. Рано утром 5сентября наступление началось. После артиллерийско-авиационной подготовки двинулись вперед 1-я гвардейская, 24-я и 66-я армии. Но успеха они не имели. Противник отразил все атаки. 24-я армия даже не сдвинулась со своего исходного положения. Вечером позвонил Верховный: — Как идут дела? Жуков доложил: — В течение всего дня шли очень тяжелые бои. К северу от Сталинграда противник вынужден ввести в бой новые войска, переброшенные из района Гумрака. — Это уже хорошо. Это отвлекает противника от Сталинграда. — Наши части имеют незначительное продвижение, а в ряде случаев остались на исходных рубежах. — А в чем дело? — Из-за недостатка времени наши войска не успели хорошо подготовить наступление, провести артиллерийскую разведку и выявить систему огня противника, и поэтому, естественно, подавить ее не смогли. Когда же перешли в наступление, противник своим огнем и контратаками остановил его. Кроме того, авиация противника господствовала в воздухе и бомбила наши части. В этом докладе, я думаю, нетрудно уловить: Жуков сетует на то, что Сталин приказал переходить в наступление без должной подготовки. Он как бы говорит: «Я же предвидел, что успеха не будет, поскольку нет соответствующей подготовки». Но Сталин настаивал на своем: — Продолжайте атаки. Ваша главная задача — оттянуть от Сталинграда как можно больше сил противника. Повторные атаки армий успеха не имели ни 6-го, ни 7-го. Части только несли большие потери. 10 сентября, еще раз объехав части и соединения армий, Жуков окончательно укрепился во мнении, что прорвать боевые порядки противника и ликвидировать его коридор наличными силами невозможно. Об этом он доложил Верховному по ВЧ. Доклад Жукова заканчивался таким выводом: «Дальнейшие атаки теми же силами и в той же группировке будут бесцельны, и войска неизбежно понесут большие потери. Нужны дополнительные войска и время на перегруппировку для более концентрированного удара Сталинградского фронта. Армейские удары не в состоянии опрокинуть противника». Не кажется ли читателям, что уже в этой фразе проскальзывает намек на более крупную группировку войск и на подготовку более мощной операции? Да, собственно, прямо сказано: нужна не армейская, а фронтовая группировка для контрнаступления. Сталин оценил это предложение: — Было бы неплохо, если бы вы прилетели в Москву и доложили мне об этом лично и подробно. Днем 12 сентября Жуков уже был в кабинете Сталина, куда тот вызвал и начальника Генерального штаба А. М. Василевского. Мне кажется, есть все основания предположить, что Сталин понял: нужны какие-то более решительные меры для того, чтобы выйти из критической ситуации под Сталинградом. Будь по-другому, Сталин не вызвал бы Жукова с фронта так срочно. К тому же не случайно он пригласил к этому разговору и Василевского. Видимо, Верховный уже готовился к тому, чтобы в узком кругу поискать радикальное решение. Сначала Василевский доложил обстановку. Особенно подробно — на двух направлениях: на Кавказе и под Сталинградом. Сталин резюмировал: — Рвутся любой ценой к грозненской нефти. Ну, теперь послушаем Жукова. Жуков, по сути дела, повторил то, что он докладывал Сталину в своей последней шифровке, — о нецелесообразности наступлений ограниченными силами, которые только приводят к потерям. Выслушав его, Сталин спросил: — Что нужно Сталинградскому фронту, чтобы ликвидировать коридор противника и соединиться с Юго-Восточным фронтом? — Минимум еще одну полнокровную общевойсковую армию, танковый корпус, три танковые бригады и не менее четырехсот орудий гаубичной артиллерии. Кроме того, на время операции необходимо дополнительно сосредоточить не менее одной воздушной армии, — ответил Жуков. Василевский поддержал мнение и расчеты Жукова. Сталин достал свою карту. На ней, кроме положения на фронтах, были нанесены места сосредоточения резервов Ставки. Пока Сталин смотрел на карту, Жуков и Василевский потихоньку разговаривали и продолжали развивать свое мнение о том, что все это — полумера. Необходимо иное решение, кардинально меняющее положение. Сталин услыхал этот разговор. Подошел, спросил: — Какое иное решение вы имеете в виду? — Надо подготовить контрнаступление и нанести противнику в районе Сталинграда такой удар, который резко изменил бы стратегическую обстановку на юге страны в нашу пользу. Основные удары нужно наносить по флангам сталинградской группировки, они уже глубоко вклинились в глубь нашей территории. Сталин подумал и сказал: — Поезжайте в Генштаб и сделайте расчеты по срокам и созданию группировки. На следующий день в 22 часа Жуков и Василевский прибыли к Сталину для доклада итогов своей работы. — Ну, что надумали? Кто будет докладывать? — Кому прикажете, — ответил Александр Михайлович, — мнение у нас одно. Верховный подошел к карте: — Это что у вас? — Это предварительные наметки плана контрнаступления в районе Сталинграда, — пояснил Василевский. — Что это за группировки в районе Серафимовича? — А это новый фронт. Его нужно создать, чтобы нанести мощный удар по оперативному тылу группировки противника, действующей в районе Сталинграда. — Хватит ли сейчас сил для такой большой операции? — поинтересовался Верховный. Жуков доложил, что через 45 дней операцию можно обеспечить необходимыми силами и средствами и хорошо ее подготовить. — А не лучше ли ограничиться ударом с севера на юг и с юга на север вдоль Дона? — спросил Сталин. — Нет, в этом случае немцы могут быстро повернуть из-под Сталинграда свои бронетанковые дивизии и парировать наши удары. Удар же наших войск западнее Дона не даст возможности противнику из-за речной преграды быстро сманеврировать и своими резервами выйти навстречу нашим группировкам. — А не далеко ли замахнулись ударными группировками? — усомнился Сталин. Жуков и Василевский объяснили, что операция делится на два основных этапа: 1) прорыв обороны, окружение сталинградской группировки немецких войск и создание прочного внешнего фронта, чтобы изолировать эту группировку от внешних сил; 2) уничтожение окруженного противника и пресечение его попыток деблокироваться. — Над планом надо еще подумать и подсчитать наши ресурсы, — сказал Верховный. — А сейчас главная задача — удержать Сталинград. То, что мы здесь обсуждали, кроме нас троих, никто не должен знать... Вот так зарождался замысел великого сражения на Волге. Так что утверждение Еременко насчет выработки плана Сталинградской операции на уровне: «Мы с Никитой Сергеевичем посоветовались», на самом деле не соответствует действительности. Для того чтобы окончательно, независимо от человеческих слабостей и амбиций, установить, кто же автор плана, обратимся к самому убедительному аргументу. В архиве Генерального штаба хранится большая карта, у верхнего ее обреза написано: «План контрнаступления в районе Сталинграда». На карту нанесено расположение частей наших войск и противника. Из обозначений группировки наших войск, направления ударов и места соединения в районе Калача наглядно виден замысел предстоящего окружения. В «легенде» перечислены соединения и силы, участвующие в этой операции, приведены другие расчеты средств усиления, определены ближайшие и последующие задачи фронтов и армий. У нижнего обреза карты — подписи а второй — разработчиков: Г. К. Жуков и А. М. Василевский. Вверху, слева от названия операции, синим карандашом написано «Утверждаю» и поставлена подпись — Сталин. После приведенных выше цитат, фактов и документов, на мой взгляд, не остается никаких сомнений в том, что разработку плана контрнаступления, да и саму операцию, осуществляли три выдающихся начальника: Сталин, Жуков и Василевский. Сталин не ограничился разработкой плана в узком кругу. 13 ноября он пригласил членов Политбюро и членов Государственного Комитета обороны. На атом совещании присутствовали Василевский и Жуков. Подробнейшим образом был изложен и обсужден план предстоящей операции. Члены Политбюро и ГКО его одобрили. При обсуждении плана контрнаступления Жуков и Василевский обратили внимание Верховного на то, что немецкое главное командование, как только наступит тяжелое положение в районе Сталинграда и Северного Кавказа, вынуждено будет перебросить часть своих войск из других районов, в частности, из района Вязьмы, на помощь южной группировке. Чтобы этого не случилось, необходимо срочно подготовить и провести наступательную операцию в районе севернее Вязьмы и в первую очередь разгромить немцев в районе ржевского выступа. Для этой операции они предложили привлечь войска Калининского и Западного фронтов. — Это было бы хорошо, — сказал Сталин. — Но кто из вас возьмется за это дело? Жуков предварительно согласовал предложения на этот счет с Александром Михайловичем, поэтому сказал: — Сталинградская операция во всех отношениях уже подготовлена. Василевский может взять на себя координацию действий войск в районе Сталинграда, я могу взять на себя подготовку наступления Калининского и Западного фронтов. Сталин согласился с этим предложением, он понимал — появление Жукова на Западном фронте сразу привлечет внимание германской разведки. Немцы уже знают: где Жуков, там жди наступления. Это очень поможет наступлению под Сталинградом, так как немцы не снимут части с участка, где находится Жуков. Но, высоко ценя умение Жукова готовить войска к наступлению, Сталин, хоть и дал согласие на его отъезд, не отпустил его сразу же: — Вылетайте завтра утром в Сталинград. Проверьте еще раз готовность войск и командования к началу операции, а потом полетите под Ржев. Все дни, пока разрабатывался план контрнаступления, шло ожесточенное сражение в самом городе. Бойцы и офицеры 62-й армии (командующий Чуйков) и 64-й (командующий Шумилов) проявляли невиданную стойкость. Весь мир следил за ходом этого гигантского сражения, от которого, по сути дела, зависел исход войны. Сталин выделил на помощь этим армиям шесть дивизий, благодаря которым удалось удержать город. Кроме того, Сталин и Генштаб в ходе этих невероятно трудных боев формировали новые соединения для предстоящего наступления. Особое внимание Верховный уделял созданию двух танковых армий, которые, по его замыслу, должны были осуществить стремительный охват и замкнуть кольцо окружения. Целыми ночами Сталин вел переговоры по телефонам, «выбивая» и даже выпрашивая у директоров танковых заводов танки на вооружение этих армий. Заводы на новых местах, после эвакуации, еще не работали на полную мощность, но инженеры и рабочие без сна и отдыха собирали танки, иначе нельзя — сам Сталин просил! Больше трех месяцев шли бои за Сталинград. Стойкость наших войск удивляла весь мир. Ставка, Генштаб, командующие фронтами и армиями наконец-то создали мощнейшую группировку войск для контрнаступления: Юго-Западный фронт Ватутина в составе: 1-я гвардейская, 5-я танковая, 21-я и 17-я воздушные армии; Донской фронт Рокоссовского в составе 65-й, 26-й, 66-й армий при поддержке 16-й воздушной армии; Сталинградский фронт Еременко, в составе 62-й, 64-й, 57-й, 51-й, 28-й армий и 8-й воздушной армии. А всего более 1 миллиона 100 тысяч человек, 1463 танка, 15 500 орудий и 1350 самолетов. Всю эту армаду надо было замаскировать, чтобы не обнаружили вражеские самолеты-разведчики. Это с успехом было выполнено. Кроме того, были запрещены радио— и телефонные разговоры во время сосредоточения частей для удара в соответствии с задуманным планом. 19 ноября, после мощнейшей арт— и авиаподготовки, первыми ринулись на врага Юго-Западный фронт и 65-я армия Донского фронта. Они прошибли укрепленные позиции тактической зоны, и в наметившийся прорыв (на глубине 5—6километров) немедленно были введены 1-я, 26-я и 4-я танковая армии и вслед за ними 3-й и 8-й кавалерийские корпуса. Попробуйте представить себе этот броне-мех-конный кулачище. Наверное, земля дрожала на десятки километров под их могучей поступью! Противник бросил все силы на отражение удара. На сутки позже, 20 ноября, рванулись вперед войска Сталинградского фронта. Они в первый же день опрокинули врага и прорвали его оборону. 23 ноября Юго-Западный и Сталинградский фронты замкнули кольцо, окружив 22 немецких дивизии численностью 330 000 солдат и офицеров! Вот уж, как говорится, отвели душу за все прошлые поражения командиры и солдаты — они так лихо били противника, что гитлеровцы пребывали в полной растерянности. Здесь надо бы поговорить о внезапности как факторе военного искусства, который так умело применили Сталин и его полководцы, но не буду нарушать динамику повествования. В тот же день, 23 ноября, 1-я гвардейская армия, 5-я танковая армия Юго-Западного фронта и 51-я армия Сталинградского фронта получили задачу преследовать разгромленные части противника и отбросить его как можно дальше на запад от замкнутого кольца окружения. На всех уровнях — от командующих фронтами до рядовых бойцов — сталинградцы показали высокий класс мастерства и мужества. Невозможно описать захватывающие эпизоды всех небольших побед, из которых складывался общий успех. Но я все же расскажу о некоторых из них, где видны особенно значительные личные заслуги Сталина. Кроме создания резервов, которые обеспечили успех в Сталинградской битве, Сталин осуществил еще одно «мероприятие», колоссальное по своей стратегической значимости. Без этого сталинского подключения вообще могла не состояться знаменитая теперь Сталинградская эпопея. Удивительно щедра история на подвиги русских воинов! Их так много, что мы предаем забвению как незначительные, а в действительности величественные, потрясающие по своему героизму дела и поступки. И, что очень странно и поразительно, об этом конкретном подвиге я не нашел сведений ни в научной, ни в художественной литературе. Только маршал Язов, с его уникальной памятью, напомнил мне о нем и подарил всеми уже забытую книгу о железнодорожных войсках, из которой я заимствую некоторые цифры и эпизоды. Подвиги бывают разные: иные длятся секунды, например, у Матросова, минуты — у Гастелло, часы — у Зои Космодемьянской, годы — у Покрышкина и Карбышева, всю жизнь — у Николая Островского. Совершаются героические дела в одиночку (как названные выше) и коллективно: защитники Севастополя, Москвы и других городов-героев, а в наши дни — бессмертная 6-я рота десантников в Чечне или экипаж подводников «Курска». Подвиг, о котором я хочу рассказать, массовый, его совершили тысячи людей — от Сталина до рядового красноармейца. Когда гитлеровцы нанесли удар по Кавказу, на пути к бакинской нефти, а затем и в направлении Сталинграда, Сталин понял: если они достигнут намеченной цели, страна, а значит и армия, будет разрезана на две части и останется без горючего. Все железные дороги в европейской части нашей территории будут перекрыты. Возможность перегруппировок войск с севера на юг и обратно, а также снабжение их всем необходимым нарушатся. Особенно это касалось обеспечения горючим, которое тогда шло, в основном, из кавказских источников. Осознав это, Сталин приказал срочно создать запасы нефти на Урале. Я сам в 1942 году, будучи еще заключенным в Тавдинлаге, работал недалеко от Свердловска и готовил с другими «зэками» так называемые «нефтеямы». Специалисты-инженеры выбирали лощины и овраги, а мы сооружали дамбы, чтобы нефть не утекала из этих оврагов. И еще мы отделывали и укрепляли их берега. Днем и ночью прибывали эшелоны с цистернами, из которых нефть сливалась в эти импровизированные нефтехранилища. Какой-то изобретательный человек придумал спускать цистерны с нефтью прямо в Каспийское море, с Кавказского берега (они не тонут — нефть легче воды) и буксировать их в Красповодск или Астрахань. Это очень облегчало и убыстряло транспортировку. Сталин надеялся, что захват Баку и Сталинграда, если это случится, будет временным, а созданные запасы нефти помогут продержаться, пережить этот критический период. В связи с проблемой снабжения колоссальных армий, которые будут сражаться на Волге, вставал вопрос: как, где, чем подвозить для них все необходимое? Дивизии еще только отступали к Сталинграду, а Сталин принял решение и отдал приказ железнодорожным войскам — срочно построить железную дорогу вдоль левого берега Волги на Баскунчак, Урбал. Здесь придется сделать отступление и привести еще одно свидетельство о дальновидности Сталина. В трудные месяцы 1941 года в руководстве Вооруженных Сил возникла идея ликвидировать железнодорожные войска (потому что не было для них задач по строительству железных дорог), превратить их в обычные стрелковые части, в которых так нуждалась тогда отступающая армия. В ноябре была создана комиссия во главе с начальником Главного политуправления РККА Л. З. Мехлисом, получившим задание подготовить проект решения Государственного Комитета обороны по этому вопросу. В состав комиссии вошли начальники центральных управлений Наркомата обороны и Генерального штаба, заместитель наркома путей сообщений И. Д. Гоцеридзе, начальник управления военных сообщений генерал-лейтенант И. В. Ковалев и некоторые другие лица. Все члены комиссии, кроме генерал-лейтенанта Ковалева, высказались за ликвидацию железнодорожных войск. Согласие на это дал даже начальник Генерального штаба маршал Б. М. Шапошников. Ковалев заявил, что ликвидация железнодорожных войск — это точка зрения пораженческая и голосовать он за нее не будет. По телефону Мехлис сообщил об этом заявлении Сталину. Сталин сказал: — Трубку передайте Ковалеву, — и спросил у него: — Почему вы считаете ликвидацию железнодорожных войск пораженчеством? — Потому, что мы готовим под Москвой контрудар и позже будем готовиться к наступлению, а наступать без железнодорожных войск и восстановительных средств, которые являются орудием наступательных операций, невозможно. — Правильно. Передайте трубку Мехлису. — Вы пораженец, комиссия тоже. Комиссию распустить, войска сохранить! И вот как пригодились железнодорожные войска под Сталинградом! Очень важную роль играл фактор времени: надо было построить дорогу как можно быстрее, боевые действия развивались очень динамично. Чтобы ускорить работы, железнодорожники проводили их одновременно на широком фронте: на сталинградском участке укладка пути велась из шести пунктов в восьми направлениях; на саратовском — из шести пунктов в семи направлениях; на свияжском — из четырех в пяти. А подвоз к укладочным пунктам готовых собранных рельсовых секций осуществлялся «из поля» на автотранспорте и тягачах. Готовые звенья рельс Сталин приказал брать с БАМа, который, как известно, начали строить еще до войны. Сталин разрешил снимать готовые секции и со вторых путей ближайших дорог, где не было интенсивного движения. Благодаря такому «ускорению», дорога росла на 8—10 километров в сутки. Подготовка полотна, укладка или выемка грунта осуществлялась солдатами вручную, на тачках, носилках, экскаваторов не было. Начальник строительства А. Побежий вспоминает: «Сколько должен продолжаться рабочий день, все давно забыли. Работали, сколько могли вынести; кто выбивался из сил, ложился отдохнуть под открытым небом, потом снова поднимался — катать тачки, рубить балки, ставить столбы, укладывать рельсы, подбивать под шпалы балласт. Еду варили здесь же на месте». И все это под непрерывными бомбежками противника, который понимал значение этой дороги и всячески препятствовал ее созданию. Но наконец дорога ожила, только в августе — октябре 1942 года по ней прошло 23 тысячи вагонов, 16 тысяч цистерн с горючим; поезда двигались один за другим на расстоянии 800— 1200 метров. Авиация противника все наращивала бомбовые удары, только в октябре и только на сталинградском участке она совершила 1026 самолето-вылетов и сбросила 3232 бомбы. В каких условиях работали бойцы, вспоминает П. Кабанов: «За несколько часов они (самолеты) разрушили работу сразу нескольких станций. Глубокие воронки перерезали пути. Но не много времени тратили мы на восстановление разрушенного. Поезда шли и шли, снабжая Сталинград боеприпасами и продовольствием. Сейчас об этом вспоминается как-то просто, а в те дни, дни Сталинградской эпопеи, героизм железнодорожников был непередаваем. Повсюду сыпались бомбы. Багрово-черные веера разрывов закрывали горизонт. Трудно, почти невозможно было дышать воздухом, насыщенным газом, копотью. Но бойцы работали». Чтобы дорога действовала без перерывов из-за бомбежек, было организовано сопровождение всех поездов восстановительными летучками на автомобилях: параллельно железной дороге на расстоянии 300—350 метров проходила грунтовая дорога. Каждая команда такой автолетучки имела необходимый набор путевого инструмента, запчастей для подвижного состава и материал для заделки пробоин в цистернах. В случае налета вражеской авиации команды, двигавшиеся на автомобилях, немедленно ликвидировали его последствия. Автолетучка сопровождала поезд до станции, граничащей с соседним подразделением. Там ее команда передавала состав соседу и от него получала эшелон, следовавший в обратном направлении. Движение команд координировалось дежурным офицером штаба. При налете вражеской авиации на состав и повреждении его команда сопровождения немедленно принимала меры к спасению людей, ценного имущества, предотвращению взрывов вагонов с боеприпасами и цистерн с горючим, восстанавливала верхнее строение пути, связь. Нередко вражеские летчики расстреливали цистерны с горюче-смазочными материалами из пулеметов. В таких случаях солдаты-железнодорожники применяли простой, но надежный метод заделывания пробоин: они имели готовые деревянные пробки, куски ткани, ведра с глиняным раствором и с помощью этих материалов быстро ликвидировали течь горючего. При возникновении же пожара состав расцеплялся, и уцелевшие цистерны отводились от очага пожара. При всей тяжеловесности железнодорожных частей и ограниченности маневра командиры все же находили возможность прибегать к хитрости. Немецкие летчики при налетах бомбили станции, которые хорошо отмечены на картах и видны с высоты полета. Учитывая это, железнодорожники как бы отдавали на съедение станции, а сами соорудили обходные пути. И вот бомбы сыпались на привлекающие немцев железнодорожные узлы, а эшелоны шли в обход этих узлов. Целая героическая эпопея сложилась при наведении моста через Волгу, он был необходим для перевода эшелонов из Астрахани на левый берег. Строить обычный мост не было ни времени, ни средств, ни технических возможностей. Решили создать наплавной мостовой переход на баржах. Сделали расчеты. Барж для крепления бортом к борту не хватало. Тогда решили строить кильватерную колонну из барж и на ней «ленточную переправу». Такое вершилось впервые в нашей стране. Но война вынуждает идти на любой риск — войска надо обеспечивать, Сталинград Верховный приказал удержать во что бы то ни стало. А по мосту должны проходить не легковые экипажи на дачу, а тяжелые вагоны с боеприпасами и цистерны с горючим. Самоотверженно трудились мостовики. Копровые команды лейтенантов Л. Я. Малецкого, В. А. Ронина, воентехника В. Д. Мчедлишвили в три-четыре раза перекрывали нормы, забивая по 30—40 свай в смену. Обустройство шло одновременно на всех баржах, делали между баржами переходные мосты, монтировали водоотливные механизмы. Баржи укрепляли на якоря, соединяли тросами. Через десять дней по наплавному мосту пошли поезда! «Но характер у наплавного моста оказался капризным, — вспоминал генерал-полковник П. А. Кабанов, — потребовалось тщательно следить за точным соблюдением прямолинейности оси в плане». Круглосуточно специальные команды дежурили у насосов, поддерживая баржи на определенном уровне. В зависимости от поведения реки они регулировали осадку барж. Вода служила балластом. Ее то добавляли, то откачивали. Военные инженеры разработали правила технической эксплуатации переправы. Машинистам паровозов категорически запрещалось превышать допустимую скорость, тормозить на мосту состав, давать контрпар. Несмотря на жесткое крепление барж и строжайшее соблюдение всех расчетных норм, ось моста выгибалась, подобно парусу на ветру. Во всех случаях этот изгиб не должен был превышать определенных технических норм, чтобы подвижной состав мог вписываться в кривую. Немецкие самолеты часто бомбили переправу. Не раз она оказывалась в огне, и бойцы, презирая смерть, спасали сооружение. Строили переправу и обеспечивали ее живучесть мужественные люди. Многие из них были удостоены высоких правительственных наград. Грудь комбата майора Н. А. Перова украсил орден Красного Знамени. Наплавной мост действовал около года, затем был заменен временным мостом, а впоследствии и капитальным. И это еще не все! В разгар битвы за Сталинград ряд железнодорожных подразделений снимался с технического прикрытия порученных объектов и становился на рубежи обороны. Так, 5 сентября 1942 года 84-й железнодорожный батальон, которым командовал майор П. М. Шейн (он сменил погибшего капитана Н. Д. Жандарова), был направлен по приказу заместителя командующего фронтом по тылу в распоряжение начальника Сталинградского гарнизона — командира 10-й дивизии НКВД полковника А. Сараева для использования в обороне города. Участник тех событий полковник в отставке М. Н. Грищенко вспоминал: «Полковник А. А. Сараев довооружил нас противотанковыми ружьями, станковыми и ручными пулеметами, гранатами, бутылками с горючей смесью, заменил наши видавшие виды винтовки автоматами, приказал занять оборону в центре Сталинграда на опорных пунктах у площади Павших борцов революции, у Астраханского городского моста и у железнодорожного моста через реку Царица и Госэлеватора. Таким образом, весь наш 84-й путевой батальон с оружием в руках защищал город...» Бывший командир 3-й роты путейцев полковник в отставке Ф. В. Приходько писал: «...Первым у нас принял бой взвод лейтенанта Шпанюка, который оборонял железнодорожный мост через реку Царицу и оперативно подчинялся командиру пехотной части. Его личный состав дрался стойко, храбро и до конца выполнил свой долг. Только несколько израненных бойцов взвода возвратились в расположение роты. Остальные, в том числе и лейтенант Шпанюк, пали смертью храбрых». Таких эпизодов было немало. «И если наша победа под Сталинградом была воспринята за рубежом как величайшее чудо, — писал один из наркомов путей сообщения военных лет генерал-лейтенант И. В. Ковалев, — то не меньшим чудом явилось транспортное обеспечение этой стратегической операции, в результате чего слабые и неподготовленные кусочки сети превратились в непрерывно действовавший крупный выгрузочный район и послужили базой для развертывания контрнаступления невиданной силы». В это чудо весомый вклад внесли военные железнодорожники. Огромную работу, проделанную ими в период битвы на Волге, ярко показывают следующие цифры. С июля 1942 года по 1 января 1943 года в район Сталинграда было доставлено 3269 эшелонов с войсками и 1052 поезда с боеприпасами, вооружением, горючим, продовольствием, медикаментами и другими материально-техническими средствами. Когда было принято решение окружить и уничтожить трехсоттысячную армию Паулюса, то для осуществления этой грандиозной операции надо было создать свежую, мощную группировку войск (причем сосредоточить ее за короткий срок, чтобы противник не успел противодействовать), обеспечить эту ударную группировку всем необходимым до начала операции и в ходе ее. Без долгих доказательств очевидно: если бы рокадная железная дорога на берегу Волги не была построена, не состоялось бы ни окружение, ни уничтожение немецкой армии. Вот такова цепа предвидения Сталина и таковы — нет, не скромность, не беспечность людей, — а сверхбогатство наше подвигами защитников Отечества, их было так много, что порастают они, как их братские могилы, травой забвения даже при жизни поколения победителей. Что же будет дальше?..

* * *

Сталинградская битва длилась двести дней. В ходе ее были разгромлены 6-я полевая армия, 4-я танковая армия немцев, 3-я и 4-я румынские армии, 8-я итальянская армия. Общие потери противника убитыми, ранеными, пленными составляют почти полтора миллиона солдат, офицеров и генералов! С этой крупнейшей в истории битвы начинается перелом в ходе Великой Отечественной войны, стратегическая инициатива с этого момента перешла на сторону советского командования. Значительно вырос международный авторитет Советского Союза среди стран-членов антигитлеровской коалиции. Эта победа показала выдающееся мастерство нашего военного руководства и блестящую боеспособность советских воинов. Германская военная машина была потрясена до основания. Союзники Германии — Япония, Италия, Румыния, Венгрия, Испания и Турция — сильно засомневались в успехе развязанной войны, стали искать возможности выскользнуть из-под власти Гитлера. И наоборот, у стран, оккупированных фашистами, появилась надежда на освобождение, в них активизировалась освободительная борьба против оккупантов. Советский народ радостно вздохнул полной грудью, расправил плечи, уверенность в победе помогала преодолевать трудности в ходе дальнейших сражений. Верховный Главнокомандующий Сталин внес очень большой вклад в осуществление этой блестящей стратегической операции, с момента замысла и разработки плана до практического ее осуществления. Он повседневно руководил ходом боевых действий в динамике сражения. Особенно велика его роль в создании и введении в бой стратегических резервов, что определяло не только успех в кульминационные моменты, но и победное завершение всей операции.

На стороне противника...(В дни Сталинградской битвы)

   Удивительно, необыкновенно сложное дело — военное искусство. Полководцы, которые стоят во главе армии, или даже государства, когда строят и разрабатывают план войны или отдельной большой операции, располагают вроде бы всеми необходимыми данными. На них работает широко разветвленная сеть разведки самых разных видов: от агентов, которые находятся в расположении противника, до авиации, которая летает над расположением врага и фотографирует его силы. Генеральный штаб — это учреждение, в котором собраны самые талантливые и образованные военные профессионалы. Вес они тоже являются ближайшими помощниками и советниками полководца. И вот, обладая вроде бы всем необходимым, полководцы тем не менее чаше ошибаются, чем одерживают победы. Даже на примере того, что мы уже разобрали, можно убедиться в справедливости этого суждения. План «Барбаросса» долго и тщательно разрабатывался и в высших органах военного и государственного управления, и сам Гитлер, и его ближайшие советники, казалось бы, вложили все свое умение и опыт в составление этого грандиозного плана. А вот при осуществлении все-таки окончательно добиться того, что предусматривалось, не удалось. Москву, как это планировалось, гитлеровцы с ходу не взяли и в несколько месяцев войну победно не завершили. Затем была разработана специальная операция «Тайфун» для окружения и взятия Москвы, и в этом случае, хотя все планировалось на основании данных разведки, точного подсчета наших сил и возможностей обороны, всех других условий, способствовавших или усложнявших осуществление этой операции, командование группы армий «Центр», да и все армейское руководство гитлеровцев, постигла неудача. Москва не была взята, и наступательные группировки, направленные в обход столицы, были разгромлены и отброшены от Москвы. И вот новый грандиозный план, опять-таки составленный на основании достоверных данных разведки и анализа сил Советской Армии, которые остались у нее после всех предыдущих сражений, а также на основе подготовки резервов, которые могла создать наша страна в глубине территории. Этот новый план — удар на Кавказ, к нефтеисточникам, и вспомогательный удар, в сторону Сталинграда, — как видим, хотя и был вроде бы разработан как вполне реальный, гитлеровцам осуществить не удалось. Здесь я бы хотел напомнить читателям многие выступления наших полководцев, военных ученых в печати и с трибун об авантюристичной стратегии гитлеровцев. Я не согласен с этими утверждениями. Да, в политике и стратегии гитлеровского руководства, самого Гитлера авантюризм проявлялся, но не всегда и не везде. Представьте себе, что Гитлер после молниеносного разгрома Польши, а затем Франции остановился бы на этом, прекратил свою завоевательную агрессивную политику в Европе. Ну и что бы тогда сказали ученые и теоретики о «молниеносной войне»? Разве можно было бы назвать эти быстрые и победоносные действия гитлеровской армии авантюристичными? Авантюризм — это когда средства не соответствуют намечаемой цели. А вот в таких случаях, о которых мы говорим, гитлеровцы добились победы. Добились именно молниеносными действиями своих частей и соединений, и теория молниеносной войны, разработанная ими, оправдалась. Но, как я уже сказал, если там средства для выполнения поставленных задач соответствовали целям, то на Кавказском и Сталинградском направлениях такого соответствия не было. За два дня до начала нашего наступления, 17 ноября, Гитлер воодушевлял 6-ю армию на последний и решительный бросок: «Мне известны трудности борьбы за Сталинград и упавшая боевая численность войск. Но трудностей у русских сейчас при ледоставе на Волге еще больше. Если мы используем этот промежуток времени, мы сбережем в дальнейшем много собственной крови. Поэтому я ожидаю, что руководство еще раз со всей энергией, которую оно неоднократно продемонстрировало, а войска с искусством, которое они часто проявляли, сделают все, чтобы пробиться к Волге и по меньшей мере у артиллерийского завода и металлургического предприятия и захватить эти части города». Этот приказ был зачитан всем находившимся под Сталинградом командирам, и на нем была резолюция Паулюса: «Я убежден, что этот приказ вызовет новое воодушевление в наших храбрых войсках». Но непредвиденное свершилось. Два мощных и неожиданных удара по сходящимся направлениям буквально в несколько дней соединились и захлопнули 330-тысячную армию. Командующий группой армий "Б" Вейхс пытался не допустить замыкания кольца окружения. Единственным резервом был 48-й танковый корпус (его называли еще корпус "X") под командованием генерала Гейма. В его составе были 1-я румынская танковая дивизия и 22-я немецкая. Корпус был брошен в горловину закрывающегося окружения, но оказался буквально смят не только частями Красной Армии, но и своими — бегущими в панике румынскими, немецкими, отступавшими в беспорядке частями. Корпус не только не выполнил задачу, но, пытаясь упорно продвинуться вперед, сам пополнил число пленных, угодивших в окружение. Начальник генерального штаба Цейтцлер первым очень осторожно высказал Гитлеру предложение об отводе 6-й армии, пока окружение не состоялось. Гитлер возражал: — Подождем. Корпус Гейма сделает свое дело — не допустит окружения. Спустя некоторое время Цейтцлер, имевший постоянную связь с группой "Б", доложил: — Как я предполагал, корпус "X" не выполнил непосильной задачи, он разгромлен и почти весь попал в окружение. Гитлер побледнел от ярости и закричал: — Кейтель, сейчас же пошлите за командиром корпуса, сорвите с него генеральские погоны и посадите в тюрьму! Это он во всем виноват! Приказ Гитлера был выполнен: генерал-лейтенанта Гейма привезли в ставку. Специальный трибунал под председательством Геринга (он, как у нас Мехлис, был опытным исполнителем таких дел) «провел расследование» и приговорил Гейма к смертной казни. Был издан специальный приказ о провинностях командира корпуса и о суровом приговоре. (Через несколько месяцев Гейм был помилован. Приказ о его казни, как считал Гитлер, сыграл свою воспитательную роль). Цейтцлер, несмотря на гнев фюрера, предлагал отвести 6-ю армию. Но Гитлер, придя в ярость, кричал: — Я не уйду с Волги! Войска 6-й армии, окруженные в Сталинграде, впредь именовать войсками крепости Сталинград! 22 ноября Паулюс доложил в штаб группы армий "Б": «Армия окружена... запасы горючего скоро кончатся, танки и тяжелое оружие в этом случае будут неподвижны. Положение с боеприпасами критическое... Прошу предоставить свободу действий на случай, если не удастся создать круговую оборону. Обстановка может тогда заставить оставить Сталинград и северный участок фронта, чтобы обрушить удары на противника всеми силами на южном участке фронта между Доном и Волгой, и соединиться здесь с 4-й танковой армией. Наступление в западном направлении не обещает успеха в связи со сложными условиями местности и наличием здесь крупных сил противника»... 26 ноября Гитлер с помощью своих ближайших военных советников начат создавать группу армий для проведения наступательной операции по спасению 6-й армии Паулюса. В эту группу вошли 4-я танковая армия и 3-я румынская армия, находившиеся в окружении. Командующим этой группой, которой было присвоено имя «Дон», был назначен фельдмаршал Манштейн. Гитлер очень надеялся, что один из талантливейших его военачальников спасет положение и развяжет критический узел на Волге. В группу армии «Дон», кроме указанных, были включены 6-я армия и остатки 4-й румынской армии, находившиеся в окружении. Ей также передавались одна танковая и две-три пехотные дивизии, которые должны были прибыть позже. На совещании по утверждению плана операции, разработанной Манштейном, начальник генерального штаба Цейтцлер еще раз попросил фюрера представить свободу действий 6-й армии, чтобы она прорывалась навстречу группе Манштейна. Гитлер категорически отверг эту просьбу, возразив, что сил 4-й танковой армии и других частей вполне достаточно для того, чтобы прорваться к окруженным. Фюрер также запретил брать части из группы армии "А", находившиеся на Кавказе, для освобождения армии Паулюса. 12 декабря Манштейн нанес первый удар танковой группой Гота. Ее продвижение началось таранным ударом на узком участке фронта, по танки не смогли пробиться больше чем на 50 километров в сторону Сталинграда, где были остановлены контратакующими советскими частями. Цейтцлер вновь попросил у фюрера разрешения на прорыв 6-й армии изнутри. И опять фюрер упрямо отказал. Манштейн просил передать ему из группы армий "А" Кавказского направления хотя бы две танковые дивизии. Как будто они могли что-то изменить! Но даже эти дивизии не были ему переданы. Он получил ответ, что дивизии в боях так истрепаны, в них осталось всего 58 танков и нет никакого смысла их передислоцировать. Да они и там, на Кавказском направлении, еле-еле удерживают оборону на достигнутых позициях. Кризис назрел и на Кавказском направлении, где находилось ни много ни мало — около 700 тысяч человек. И, напомню, в это время как раз проводил частную операцию на Западном направлении маршал Жуков. Начальник генерального штаба Цейтилер очень испугался этого наступления и оценивал ситуацию следующим образом: «Русское командование теперь приоткрыло свои карты. Оно хотело сначала окружить немецкую 6-ю армию под Сталинградом. Затем оно намеревалось нанести удар в направлении Азовского моря, чтобы уничтожить весь южный фланг немецких войск на востоке». Вот как Жуков перепугал немецкое командование организацией наступления на Западном направлении! На основании такой оценки начальник генерального штаба, понимая, что деблокада Сталинградской группировки обречена на провал, теперь уже думал, как бы поскорее отвести группировку с Кавказа — всю группу армий "А", пока ее там не захлопнули. Цейтцлер прямо сказал Гитлеру: «Если вы сейчас не прикажете отвести войска с Кавказа, там возникнет новый Сталинград». Гитлер наконец понял, что весь его грандиозный план — с захватом нефтеносных районов Кавказа, с выходом в Иран и далее — провалился. И теперь уже речь шла не только о его престиже, а о необходимости как-то выпутываться из создавшегося положения— После долгих совещаний со своими ближайшими помощниками — Кейтелем, Йодлем и Цейтцлером — он издает очередной приказ: «Оперативный приказ ставки вермахта № 2 от 28 декабря 1942 г. о дальнейшем ведении боевых действий на южном крыле восточного фронта». Здесь я бы еще раз применил обидное слово — авантюризм. В первом пункте нового приказа говорилось: "Как и прежде, моим намерением остается удержать 6-ю армию в ее крепости (в Сталинграде) и создать предпосылки для се освобождения. (Попутно замечу, что упрямство Гитлера просто-таки поразительно. Уже все убедились и всем ясно, что 6-я армия должна прорываться или погибнуть, а Гитлер все упорствует, не дает разрешения на ее выход). 104 Группе армий "А", сохраняя и особенно усиливая свой фронт по побережью и в горах, отойти на некоторых участках постепенно, шаг за шагом, на сокращенный рубеж... (Далее указываются пункты этого рубежа. — В. К.)Группа армий «Дон» по-прежнему обязана сделать вес, чтобы сохранить предпосылки для освобождения 6-й армии". Вера Гитлера в полководческие способности Манштейма просто неограниченна. В этом же приказе он, по сути дела, передает под командование Манштейна все силы Юго-Восточного фронта и создает новую группу армий «Юг». В нее входят группа армий "А" и группа «Дон». В ставке Гитлера некоторые представители высшего руководства, в частности Цейтцлер и Йодль, высказывали робкую мысль, что пора бы уже Паулюсу, невзирая на запрещение, ради спасения армии, принять самостоятельное решение на прорыв, поскольку гибель армии проступает очевидно. Но никто не решился все-таки дать такой совет. Сам Паулюс на совещании с командирами корпусов, когда возник вопрос о принятии самостоятельного решения на прорыв, тоже не решился взять на себя лично такую ответственность. 17 января Паулюс записал в своем дневнике: «Район окружения уменьшился наполовину. Бои велись пока еще планомерно, несмотря на тяжелое состояние войск. Командные органы были еще дееспособны». Отдадим должное немецким солдатам, хотя они — наши противники. Самокритично вспомним, что наши части в многочисленных котлах, которые нам устраивали гитлеровцы в первый период войны, не могли должным образом организовать сопротивление, часто командованию в окружении не удавалось твердо взять руководство в свои руки, а если и удавалось, то ненадолго.

Операция «Кольцо»

   Сталин понимал: надо найти способ быстрого уничтожения окруженного под Сталинградом противника. Был разработан план операции «Кольцо». 19 декабря, после окончательного обсуждения, Сталин утвердил этот план и принял решение назначить представителем Ставки для осуществления данной операции генерала Воронова, который был артиллеристом. При уничтожении окруженных главную задачу должны были выполнять артиллерия и авиация, поэтому и было принято решение назначить артиллериста. В указании Сталина был такой пункт: "Товарищу Воронову, как представителю Ставки и заместителю товарища Василевского (Василевский руководил всей операцией. — В. К.),поручается представить не позднее 21.12.42 г. в Ставку план прорыва обороны войск противника, окруженных под Сталинградом, и ликвидации их в течение 5—6 дней". Сроки давались, прямо скажем, сжатые: за 5—6 дней уничтожить группировку — это было нереально. Окруженные были полны решимости стоять до тех пор, пока не придут им на выручку. Сталин спешил, ему хотелось как можно скорее довести дело до победного конца. Он еще раз спросил совета на очередном совещании: — Руководство по разгрому окруженного противника нужно передать в руки одного человека. Сейчас действия двух командующих фронтами мешают ходу дела. Какому командующему поручим окончательную ликвидацию противника? Кто-то предложил Рокоссовского. Жуков сказал: — Еременко будет, конечно, обижен, если передать войска Сталинградского фронта под командование Рокоссовского. — Сейчас не время обижаться. Позвоните Еременко и объявите ему решение Государственного Комитета обороны. В тот же вечер Жукову пришлось провести этот неприятный разговор. Еременко обиженно говорил: — Товарищ генерал армии, я все же не понимаю, почему отдается предпочтение командованию Донского фронта. Я вас прошу доложить товарищу Сталину мою просьбу оставить меня здесь до конца ликвидации противника. — Андрей Иванович, я думаю, в таком деле тебе лучше поговорить с Верховным самому. — Я уже звонил, но Поскребышев сказал, что товарищ Сталин распорядился говорить по всем этим вопросам с Жуковым. Выполняя просьбу Еременко, Жуков позвонил Верховному и передал свой разговор с Андреем Ивановичем. Но Сталин очень сердито ответил: — Я уже сказал вам один раз, что сейчас не время заниматься обидами. Давайте немедленно директиву о передаче трех армий Сталинградского фронта под командование Рокоссовского. В штаб Сталинградского фронта к новому командующему Рокоссовскому и прибыл представитель Ставки генерал Воронов для окончательного составления плана операции «Кольцо». Такой план был разработан и представлен в Ставку, но не был сразу утвержден, и Воронов получил следующее указание: "Главный недостаток представленного вами плана «Кольцо» заключается в том, что главные и вспомогательные удары идут в разные стороны и нигде не смыкаются, что делает сомнительным успех операции. По мнению Ставки Верховного Главнокомандования, главной вашей задачей на первом этапе операции должно быть отсечение и уничтожение западной группировки окруженных войск противника (дальше указывался район, где находилась эта группировка. — В. К.),а другой удар направить навстречу главному удару и сомкнуть оба удара в районе станции Карповская. Наряду с этим следовало бы организовать удар 66-й армии через Орловку в направлении поселка Красный Октябрь, а навстречу этому — удар 62-й армии, с тем, чтобы оба удара сомкнуть и отсечь таким образом заводской район от основной группировки противника. Ставка приказывает на основе изложенного переделать план. Предложенный вами срок начала операции Ставка утверждает: операцию по первому этапу закончить в течение 5—6 дней после ее начала. План операции по второму этапу представьте через Генштаб к 9 января, учтя при этом первые результаты по первому этапу. Подписи: И. Сталин, Г. Жуков.28.12.42 года". В этом документе явно просматривается сталинский стиль: строгость, конкретность, ясность задач и рекомендаций по их осуществлению. Не знаю, по каким причинам, но Воронов явно за что-то обижался на Сталина. Это просматривается в его книге воспоминаний «На службе военной», которая была издана в 1963 году. Обида отчетливо вырисовывается из таких его слов: «На Сталинградском фронте огромную работу провел член Военного совета фронта Никита Сергеевич Хрущев. Он очень серьезно и вдумчиво отнесся к подготовке планов наступления и многое сделал, чтобы их выполнение было наиболее надежно обеспечено в военном и политическом отношении». Книга Воронова издавалась после XX съезда партии, что явно довлело над автором: Хрущев в те дни был всесильным Первым секретарем ЦК КПСС. У Воронова возникла мысль — до начала операции «Кольцо» вручить окруженной группировке ультиматум с предложением, чтобы она прекратила бессмысленное сопротивление и сложила оружие. Причем ультиматум этот он намеревался не только вручить командованию, но и напечатать массовым тиражом в виде листовок и разбросать с самолетов, чтобы они попали в руки и рядового состава и чтобы солдаты принимали решение каждый за себя. Было известно: среди окруженных ведется активная работа, дабы убедить их — помощь придет, фюрер не бросит; и, самое главное, распространялась ложь о том, что все они будут расстреляны, если попадут в плен к русским. О своем намерении вручить такой ультиматум и просьбу отпечатать листовки Воронов доложил в Ставку. Необходимые боеприпасы и подкрепления для фронта Рокоссовского запаздывали, и поэтому Воронов обратился с просьбой еще и лично к Сталину, чтобы тот разрешил отсрочить начало операции на 6—7 суток. Сталина, видно, обозлила эта просьба Воронова, и он, ничего не сказав, кроме «до свидания», повесил трубку. Но Воронов был настойчив и тут же после разговора послал донесение Верховному Главнокомандующему в письменном виде: "Приступить к выполнению операции «Кольцо» в утвержденный Вами срок не представляется возможным из-за опоздания с прибытием к местам выгрузки на 4—5 суток частей усиления, эшелонов с пополнением и транспорта с боеприпасами... Наш правильно рассчитанный план был нарушен также внеочередным пропуском эшелонов и; транспортов для левого крыла товарища Ватутина. Товарищ Рокоссовский просит срок изменить на +4. Все расчеты проверены мною лично. Все это заставляет просить Вас утвердить начало «Кольца» +4. Прошу Ваших указаний. Воронов".Как только была получена эта шифровка, тут же вызвали Воронова к телефону. Сталин, не поздоровавшись, стал ругать Воронова: — Вы там досидитесь, что вас и Рокоссовского немцы в плен возьмут! Вы не соображаете, что можно, а что нельзя! Нам нужно скорее кончать, а вы умышленно затягиваете! И что это значит у вас в телеграмме «+4»? — Нам нужно еще четыре дня для подготовки. Мы просим начать операцию «Кольцо» не шестого, а десятого января. Последовал краткий сердитый ответ: — Утверждается! — И Сталин бросил трубку. 10 января утром 7 тысяч орудий и минометов открыли ураганный огонь по расположениям противника. Это продолжалось 55 минут. После артиллерийской подготовки войска начали наступление. Пять суток продолжалось это наступление, но противник упорно сопротивлялся. Несмотря ни на какие трудности, в том числе на недостаток продовольствия и боеприпасов, гитлеровцы продолжали обороняться. За пять дней, кроме боевых действий, на расположение врага было сброшено более 1,5 миллиона листовок и около 300 раз по радио окруженным объявляли, что в случае прекращения этого бессмысленного сопротивления к ним будут относиться гуманно. Но на той стороне тоже велась большая политическая работа. Вот какой приказ был обнаружен у одного из пленных:

   "За последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры с армией и с подчиненными ей частями. Их цель вполне ясна — путем обещаний в ходе переговоров о сдаче надломить нашу волю к сопротивлению. Мы все знаем, что грозит нам, если армия прекратит сопротивление: большинство из нас ждет верная смерть либо от вражеской пули, либо от голода и страданий в позорном сибирском плену. Но одно точно: кто сдается в плен, тот никогда больше не увидит своих близких. У нас есть только один выход: бороться до последнего патрона, несмотря на усиливающиеся холода и голод. Поэтому всякие попытки вести переговоры следует отклонять, оставлять без ответа и парламентеров прогонять огнем. В остальном мы будем и в дальнейшем твердо надеяться на избавление, которое находится уже на пути к нам. Главнокомандующий Паулюс".

   К 16 января кольцо было сильно сжато, и группировка немцев рассечена на несколько небольших котлов. Рокоссовский собрал совещание, чтобы уточнить задачу и договориться, как действовать дальше. Некоторые командиры предлагали остановиться на двое-трое суток, собраться с силами, так как наши части тоже несли потери, да и снабжение боеприпасами и другим необходимым было налажено не лучшим образом. Рокоссовский, обычно спокойный, на этот раз, видимо, помня гнев Сталина по поводу отсрочек, коротко приказал: — Никаких остановок и пауз! Продолжать наступление! Не давать противнику опомниться! Использовать образовавшиеся бреши, с помощью артиллерии, танков, авиации непременно громить противника. Все, идите, исполняйте! 18 января 1943 года Воронова, отдыхавшего после посещения передовых позиций, разбудили и сказали, что по радио было передано о введении нового звания «маршал артиллерии» и что Воронову первому присваивается это высокое звание. Спустя некоторое время позвонили из Москвы, поздравили с присвоением нового звания, да еще и просили подумать: какую форму он предложил бы ввести для маршала артиллерии. Воронов ответил: — Пусть специалисты подумают. Им должно быть виднее. А в воспоминаниях по этому поводу Воронов пишет: «Было досадно, вместе с тем и смешно. Досадно потому, что в разгар серьезной операции отвлекали такими пустяками». Конечно же, Воронов под пустяками имел в виду форму, а не то, что ему присвоили высокое звание. В эти дни, видя уже бессмысленность сопротивления, Паулюс неоднократно запрашивал разрешение на свободу действий. Под свободой действий ом имел и виду не капитуляцию, а создание ударных группировок, с помощью которых он попытается вырваться с теми, кто еще способен держаться на ногах и держать в руках оружие. Но ответ был неизменным: Гитлер лично требовал — держаться в крепости (как он теперь назвал Сталинград) до последнего! Дисциплинированный Паулюс выполнял приказ. Более того, он до последнего часа подтверждал свою преданность фюреру. 20 января в Германии был праздничный день — отмечалось десятилетие прихода Гитлера к власти. Паулюс отправил телеграмму:

   "По случаю годовщины взятия Вами власти 6-я армия приветствует своего фюрера. Над Сталинградом еще развевается флаг со свастикой. Пусть наша борьба будет нынешним и будущим поколениям примером того, что не следует капитулировать даже в безнадежном положении. Тогда Германия победит. Хайль, мой фюрер! Паулюс, генерал-полковник".

   Гитлер немедленно ответил: "Мои генерал-полковник Паулюс! Уже теперь весь немецкий народ в глубоком волнении смотрит на этот город. Как всегда в мировой истории, и эта жертва будет не напрасной... Только сейчас германская нация начинает осознавать всю тяжесть этой борьбы и то, что она принесет тягчайшие жертвы. Мысленно всегда с вами и вашими солдатами, Ваш Адольф Гитлер".

   В те часы, когда начальники обменивались такими высокопарными посланиями, в «котле» происходила самая настоящая агония. Мне кажется, особенно наглядно свидетельствуют о ней очень печальные, но достоверные документы — выписки из неотправленных писем окруженцев. А не попали эти письма в Германию по цензурно-политическим соображениям: дабы не сеять панику, не снижать моральный дух немецкого народа. «...Я был потрясен, когда взглянул на карту. Мы совсем одни; никакой помощи извне. Гитлер нас бросил. Это письмо дойдет до вас, если аэродром еще в наших руках...» «...Нам остается только ждать; все остальное не имеет смысла. На родине, конечно, кое-какие господа будут потирать руки и радоваться, что сохранили свои посты. В газетах будут публиковаться напыщенные статьи, окаймленные жирной черной рамкой. Нам будут воздавать честь и хвалу. Но не верь этой проклятой болтовне!» «Ты — жена немецкого офицера, и ты должна понять все, что я тебе скажу сейчас. Ты должна знать правду. Правду об отчаянной борьбе в безнадежном положении. Грязь, голод, холод, крах, сомнения, отчаяние, смерть... Я не отрицаю и моей собственной вины за все это. Она стоит в пропорции 1 к 70 млн. Пропорция мала, но вина есть. Я не собираюсь укрываться от ответственности и именно поэтому лишь своей собственной жизнью покрою эту вину...» На следующий день после поздравительной телеграммы Паулюса, 31 января 1943 года, Гитлер спохватился — как же это он оплошал и сразу же не поощрил такого преданного служаку! И полетела в Сталинград еще одна телеграмма — фюрер присвоил Фридриху Паул юсу высшее звание генерал-фельдмаршала! С одной стороны, это было сделано для укрепления боевого духа командующего 6-й армией, а с другой — была тайная надежда: «фельдмаршалы в плен не сдаются». Но замысел фюрера не оправдался — именно в день присвоения этого высокого звания новоиспеченный фельдмаршал сдался в плен. Когда Гитлер получил сообщение об этом, его едва не хватил инфаркт. Он бился в истерике. Он кричал в исступлении: — Как он мог сдаться большевикам!.. Какое малодушие!.. Если отказывают нервы, не остается ничего другого, как сказать: «Я ничего не мог больше сделать» и застрелиться... Это же так просто сделать... Теперь он подал такой пример, нельзя ждать, чтобы солдаты продолжали сражаться... И чтобы солдаты и немецкий народ продолжали сражаться, от них был скрыт факт сдачи фельдмаршала в плен вместе с 95 000 его подчиненных. Гибель 6-й армии в газетах и по радио преподносилась так: «Сражение в Сталинграде закончено. До последнего вздоха верная своей присяге, 6-я армия под образцовым командованием генерал-фельдмаршала Паулюса пала перед лицом превосходящих сил врага и неблагоприятных обстоятельств. Под флагом со свастикой, укрепленным на самой высокой руине Сталинграда, свершился последний бой. Генералы, офицеры, унтер-офицеры и рядовые сражались плечом к плечу до последнего патрона». По всей стране был объявлен траур, приспущены имперские флаги с черными лентами, в кирхах шли заупокойные молебны. Приведу любопытные, на мой взгляд, подробности пленения фельдмаршала. Паулюса допрашивал Рокоссовский, об этом он написал в своей книге «Солдатский долг» всего несколько строк: «В помещении, куда был введен Паулюс, находились мы с Вороновым и переводчик. Комната освещалась электрическим светом, мы сидели за небольшим столом и, нужно сказать, с интересом ждали этой встречи. Наконец открылась дверь, вошедший дежурный офицер доложил нам о прибытии военнопленного фельдмаршала и тут же, посторонившись, пропустил его в комнату. Мы увидели высокого, худощавого и довольно стройного в полевой форме генерала, остановившегося навытяжку перед нами. Пригласили его сесть к столу. На столе у нас были сигареты и папиросы. Я предложил их фельдмаршалу, закурил и сам. Пригласили выпить стакан горячего чая. Он охотно согласился. Наша беседа не носила характера допроса. Это был разговор на текущие темы, главным образом о положении военнопленных солдат и офицеров, В самом начале фельдмаршал высказал надежду, что мы не заставим его отвечать на вопросы, которые вели бы к нарушению им присяги, мы обещали таких вопросов не касаться». Инициативу в разговоре взял на себя Воронов. Он был старше Рокоссовского по званию — маршал артиллерии, да и по должности — представитель Ставки Верховного Главнокомандующего. Воронов в своих мемуарах подробно излагает эту беседу-допрос. Она происходила так: — Вам предлагается немедленно отдать приказ подчиненным вам войскам, находившимся в северной группе, о прекращении бесцельного сопротивления. Паулюс уклонился от этого, сославшись на то, что он, как военнопленный, не имеет права давать такое распоряжение. — Речь идет о гуманном акте с вашей стороны, — сухо сказал Воронов. — Мы располагаем достаточными силами и возможностями, чтобы за один-два дня, а может быть, и за несколько часов, разгромить части вашей армии, которые до сих пор оказывают сопротивление. Их усилия напрасны — они могут привести лишь к гибели тысяч ваших солдат и офицеров. Ваша обязанность, как командующего армией, спасти им жизнь. — Если бы я даже подписал такой приказ, они бы ему не подчинились, — сопротивлялся Паулюс. — Уже потому, что я нахожусь в плену, я автоматически перестал быть командующим. — И все же нельзя сбросить со счета ваш личный авторитет, если речь идет о спасении многих тысяч людей, — настаивал Воронов. Паулюс не находил новых аргументов, чтобы возражать. То он говорил, что, вероятно, уже назначен новый командующий, и его, Паулюса, подпись будет недействительна, то утверждал, что войска 6-й армии не поверят в подлинность его подписи. — В таком случае, господин генерал-фельдмаршал, — заявил Воронов, — я вынужден вам сказать, что, отказываясь подписать приказ о капитуляции, вы берете на себя тяжелую ответственность перед немецким народом и будущим Германии за жизнь многих тысяч ваших подчиненных и соратников. Паулюс молчал. Нервный тик, не дававший ему покоя, мешал сосредоточиться. Воронов, понимая состояние Паулюса, сменил тему разговора. — Какой режим питания установить вам? — спросил он Паулюса. Лицо пленного выразило крайнее удивление. Он ответил, что ему ничего особенного не надо, но он просит хорошо относиться к раненым и больным немецким солдатам и офицерам. На этом первая встреча советского командования с пленным Паулюсом закончилась. Следующая беседа состоялась вечером 2 февраля. Паулюсу сообщили об окончании операции и разгроме советскими войсками его армии, а также других немецких и румынских частей, находившихся в окружении. — Как это вы, хорошо теоретически подготовленный и опытный генерал, допустили такую ошибку и позволили загнать вверенные вам крупные соединения в мешок? — спросил К. К. Рокоссовский. — Для меня ноябрьское наступление русских было полной неожиданностью, — ответил Паулюс. — Как? — удивился Воронов. — Вы относительно узким фронтом прорвались к Волге и рассчитывали спокойно отсидеться всю зиму на достигнутых рубежах? Вы что же, не ожидали зимнего наступления Советской Армии? — Нет, по опыту первой военной зимы я знал, что наступление возможно, но операций таких масштабов яне ожидал... — Какое влияние, на ваш взгляд, может оказать Сталинградская битва на весь ход войны? Пленный фельдмаршал ответил, что давно не имел оперативных сводок с других участков фронта и поэтому не может судить о положении в целом. Тогда Воронов приказал показать Паулюсу карту обстановки на всех фронтах на 2 февраля 1943 года. Фельдмаршал рассматривал ее недоверчиво и иронически улыбался, давая понять, что не верит карте. Ему объяснили, что карта эта не изготовлена специально для Паулюса, а ведется для ориентировки представителей Ставки Верховного Главнокомандования. — Ну и как вы считаете? — спросил его после этого Воронов. — Знаете, — сказал Паулюс, — солдатское счастье изменчиво... После нескольких вопросов, касающихся значения Сталинградской битвы, Паулюс признал, что операцию Красной Армии по окружению и уничтожению его армии можно отнести к разряду классических операций. — Но и мою оборону в окружении, длившуюся столь долгое время и в таких неблагоприятных условиях — при недостатке боеприпасов, топлива, продовольствия и зимнего обмундирования, — тоже можно отнести к разряду классических операций, — добавил он. Воронов так резюмировал встречи с Паулюсом: «Неприятное впечатление произвел на нас этот растерянный человек, отвыкший мыслить самостоятельно». Не могу согласиться с этим заключением маршала Воронова. Намой взгляд, Паулюс мыслил весьма самостоятельно. Он давал показания, имея в виду, что ему когда-то придется отвечать за свои слова, возможно, перед фюрером. Не надо забывать, что только начался 1943 год, фельдмаршал не считал войну проигранной, Сталинград ему казался хотя и крупным поражением, но все же немецкие войска были недалеко от Волги, восточнее Москвы. Немецкая армия еще могла (он верил в это) поправить положение на Восточном фронте, а он, Паулюс, мог предстать перед гневными очами фюрера. Судьба Паулюса. надеюсь, читателям известна. Со временем он полностью избавился от нацистских политических взглядов, стал участником антифашистского движения «Свободная Германия». Он радовался успехам Германской Демократической Республики. Вот такая удивительная «перековка» произошла с тем, кого Сталин перевоспитал силой оружия. А метаморфоза действительно потрясающая — один из авторов плана «Барбаросса», возвращаясь из плена на родину 24 октября 1953 года, написал благодарность Советскому правительству, которая завершалась такими словами: «Прежде, чем я покину Советский Союз, я хотел бы сказать советским людям, что некогда я пришел в их страну в слепом послушании как враг, теперь же я покидаю эту страну как ее друг». Паулюс скончался 1 февраля 1957 года, будучи гражданином ГДР.

Религию — на службу Отечеству!

   Сталину было известно, что во всех церквах страны во время богослужения произносятся патриотические молитвы за победу российских воинов. Как ученик духовной семинарии Иосиф Виссарионович хорошо понимал значение Церкви и религии в жизни страны. Он решил поддержать священнослужителей в их полезных деяниях на благо укрепления стойкости и твердости духа армии и народа. 4 сентября 1943 гола к Сталину был вызван Г. Г. Карпов — председатель Совета по делам Русской Православной Церкви. Он пишет в своих воспоминаниях о том, какие вопросы задал ему Сталин:

   ...а) что собой представляет митрополит Сергий (возраст, физическое состояние, его авторитет в церкви, его отношение к властям); б) краткая характеристика митрополитов Алексия и Николая; в) когда и как был избран в патриархи Тихон; г) какие связи Русская Православная Церковь имеет с заграницей; д) кто является патриархами Вселенским, Иерусалимским и другими; е) что я знаю о руководстве православных церквей Болгарии, Югославии, Румынии; ж) в каких материальных условиях находятся сейчас митрополиты Сергий, Алексий и Николай; з) количество приходов Православной Церкви в Советском Союзе и количество епископата. После того, когда мною были даны ответы на вышеуказанные вопросы, мне было задано три вопроса личного порядка: а) русский ли я; б) с какого года в партии; в) какое образование имею и почему я знаком с церковными вопросами.

   Продолжим воспоминания Г. Г. Карпова. "После этого Сталин сказал: — Нужно создать специальный орган, который бы осуществлял связь с руководством Церкви. Какие у нас есть предложения? Оговорившись, что я к этому вопросу не совсем готов, я внес предложение организовать при Верховном Совете Союза ССР отдел по делам культов, и исходил я при этом из факта существования при ВЦИКе постоянно действующей комиссии по делам культов. Товарищ Сталин поправил меня: — Организовывать комиссию или отдел по делам культов при Верховном Совете Союза ССР не следует. Несколько подумав, сказал: — Надо организовать при Правительстве Союза, то есть при Совнаркоме, Совет, который назовем Советом по делам Русской Православной Церкви. На Совет будет возложено осуществление связей между Правительством Союза и патриархом. Совет самостоятельных решений не принимает, докладывает и получает указания от правительства. После этого Сталин спросил Маленкова и Берия, следует ли принимать ему митрополитов Сергия, Алексия, Николая. Они посчитали это положительным. Сталин сказал мне: — Позвоните митрополиту Сергию и от имени правительства передайте следующее: «Говорит с вами представитель Совнаркома Союза. Правительство имеет желание принять вас, а также митрополитов Алексия и Николая, выслушать ваши нужды и разрешить имеющиеся у вас вопросы. Правительство может вас принять или сегодня же, через час-полтора, если это время вам не подходит, то прием может быть организован завтра (в воскресенье) или в любой день последующей недели». В присутствии Сталина Карпов созвонился с Сергием и, отрекомендовавшись представителем Совнаркома, передал вышеуказанное, попросил обменяться мнениями с митрополитами Алексием и Николаем, если они находятся в данное время у митрополита Сергия. Митрополит Сергий ответил: — Алексий и Николай благодарят за такое внимание со стороны правительства. Мы хотели бы, чтобы нас приняли сегодня. Сталин не откладывал то, что можно сделать без промедления. Через два часа митрополиты Сергий, Алексий и Николай прибыли в Кремль и были приняты Сталиным в кабинете Председателя Совнаркома Союза ССР. На приеме присутствовали Молотов и Карпов. (Дальше я привожу в пересказе почти стенографическую запись беседы, которую сделал Карпов). Сталин тепло поздоровался с митрополитами, сказал: — Правительство Союза знает о проводимой патриотической работе в церквах с первого дня войны; правительство получило очень много писем с фронта и из тыла, одобряющих позицию, занятую Церковью по отношению к государству. Затем Сталин попросил митрополитов высказаться об имеющихся у патриархии и у них лично назревших, но неразрешенных вопросах. Митрополит Сергий сказал: — Самым главным и наиболее назревшим вопросом является вопрос о центральном руководстве Церкви. Я почти 18 лет являюсь патриаршим местоблюстителем, а Синода в Советском Союзе нет с 1935 года. А потому я считаю желательным, чтобы правительство разрешило собрать архиерейский Собор, который и изберет патриарха, а также образует при главе Церкви Священный Синод как совещательный орган в составе пяти-шести архиереев. Митрополиты Алексий и Николай также высказались за образование Синода, заявив, что избрание патриарха на архиерейском Соборе они считают вполне каноничным, так как фактически Церковь возглавляет бессменно в течение восемнадцати лет патриарший местоблюститель митрополит Сергий. Одобрив предложение митрополита Сергия, Сталин спросил: — Как будет называться патриарх? Когда может быть собран архиерейский Собор? Нужна ли какая-либо помощь со стороны правительства для успешного проведения Собора, имеется ли помещение, нужен ли транспорт, нужны ли деньги? Сергий ответил: — Эти вопросы предварительно мы между собой обсуждали и считали бы желательным и правильным, если бы правительство разрешило для патриарха принять титул «патриарха Московского и всея Руси»; патриарх Тихон, избранный в 1917 году при Временном правительстве, тоже назывался «патриархом Московским и всея России». Сталин согласился, сказав, что это правильно. На второй вопрос митрополит Сергий ответил: — Архиерейский Собор можно будет собрать через месяц. Сталин улыбнулся и обратился к Карпову; — А нельзя ли проявить большевистские темпы? — Если мы поможем митрополиту Сергию соответствующим транспортом для быстрейшей доставки епископата в Москву (самолетами), то Собор мог бы быть собран и через три-четыре дня. После короткого обмена мнениями договорились, что архиерейский Собор соберется в Москве 8 сентября. На третий вопрос митрополит Сергий ответил; — Для проведения Собора никаких субсидий от государства не просим. Митрополит Сергий поднял, а митрополит Алексий развил вопрос о подготовке кадров духовенства, причем оба просили Сталина, чтобы им было разрешено организовать богословские курсы при некоторых епархиях. Сталин, согласившись с этим, в то же время добавил: — Почему вы ставите вопрос только о богословских курсах? Правительство может разрешить организацию духовной академии и открытие духовных семинарий во всех епархиях, где это нужно. Митрополит Алексий сказал: — Для открытия духовных академий еще очень мало сил и нужна соответствующая подготовка, а в отношении семинарий — принимать в них лиц моложе 18 лет считаю неподходящим, по прошлому опыту зная, что пока у человека не сложилось определенное мировоззрение, готовить их в качестве пастырей весьма опасно, так как получается большой отсев. Может быть, в последующем, когда Церковь будет иметь соответствующий опыт работы с богословскими курсами, встанет этот вопрос, но и то организационная и программная сторона семинарий и академий должна быть резко видоизменена. Сталин сказал: — Ну, как хотите, это дело ваше, если хотите богословские курсы — начинайте с них, но правительство не будет иметь возражений и против открытия семинарий и академий. Сергий поднял вопрос об организации издания журнала Московской патриархии, который бы выходил один раз в месяц и в котором бы освещалась как хроника Церкви, так и печатались статьи, речи, проповеди богословского и патриотического характера. Сталин ответил: — Журнал можно и следует выпускать. Затем митрополит Сергий затронул вопрос об открытии церквей в ряде епархий, сказав, что вопрос об этом перед ним ставят почти все епархиальные архиереи, что церквей мало и что уже очень много лет церкви не открываются. При этом митрополит Сергий сказал, что он считает необходимым предоставить право епархиальным архиереям входить в переговоры с гражданской властью по вопросу открытия церквей. Сталин ответил: — По этому вопросу никаких препятствий со стороны правительства не будет. Митрополит Алексий поднял вопрос довольно щепетильный — об освобождении некоторых архиереев, находящихся в ссылке, в лагерях, в тюрьмах. Сталин коротко сказал: — Представьте такой список, мы его рассмотрим. Сергий поднял тут же вопрос о предоставлении права свободного проживания и передвижения внутри Союза и права исполнять церковные службы священнослужителями, отбывшими по суду срок своего заключения, — то есть вопрос о снятии запрещений, вернее, ограничений, связанных с паспортным режимом. Сталин предложил Карпову этот вопрос изучить. Поговорили о делах финансовых. Митрополит Алексий сказал, что он считает необходимым предоставление епархиям права отчислять некоторые суммы из касс церквей и епархий в кассу центрального церковного аппарата для его содержания (патриархия, Синод), и в связи с этим же митрополит Алексий привел пример, что инспектор по административному надзору Ленсовета Татаринцева такие отчисления делать не разрешала. В связи с этим же вопросом он, а также митрополиты Сергий и Николай считают необходимым, чтобы было видоизменено положение о церковном управлении, а именно, чтобы священнослужители получили право быть членами исполнительного органа Церкви. Сталин против этого не возражал. Митрополит Николай затронул вопрос о свечных заводах, заявив, что в данное время церковные свечи изготовляются кустарями, продажная цена свечей в церквах весьма высокая, и он, митрополит Николай, считает лучшим предоставить право иметь свечные заводы при епархиях. Сталин сказал, что Церковь может рассчитывать на всестороннюю поддержку правительства во всех вопросах, связанных с ее организационным укреплением и развитием внутри СССР. И — обращаясь к Карпову: — Надо обеспечить право архиерея распоряжаться церковными суммами. Не надо делать препятствий к организации семинарий, свечных заводов и так далее. — Затем, обращаясь к трем митрополитам: — Если нужно сейчас или если нужно будет в дальнейшем, государство может отпустить соответствующие субсидии церковному центру. Вот мне доложил товарищ Карпов, что вы очень плохо живете: тесная квартира, покупаете продукты на рынке, нет у вас никакого транспорта. Поэтому правительство хотело бы знать, какие у вас есть нужды и что вы желали бы получить от правительства. Митрополит Сергий ответил: — Для патриархии и для патриарха прошу принять внесенные митрополитом Алексием предложения о предоставлении в распоряжение бывшего игуменского корпуса в Новодевичьем монастыре, а что касается обеспечения продуктами, то эти продукты мы покупаем на рынке, но в части транспорта просил бы помочь, если можно, выделением машины. — Помещения в Новодевичьем монастыре товарищ Карпов посмотрел, — сказал Сталин, — они совершенно не благоустроены, требуют капитального ремонта, и для того, чтобы занять их, надо еще много времени. Там сыро и холодно. Ведь надо учесть, что эти здания построены в XVI веке. Правительство вам может выделить завтра же вполне благоустроенное и подготовленное помещение, предоставив трехэтажный особняк на Чистом переулке, который занимал ранее бывший немецкий посол Шуленбург. Но это здание советское, не немецкое, так что вы можете совершенно спокойно в нем жить. При этом особняк мы вам предоставляем со всем имуществом, мебелью, которая имеется в нем, а для того, чтобы лучше иметь представление об этом здании, мы сейчас вам покажем план его. (Видно, готовился Сталин к этой встрече — знал о состоянии помещений и имел план под рукой). Через несколько минут Поскребышев принес план особняка с его надворными постройками и садом. Было условлено, что на другой день, 5 сентября, Карпов предоставит возможность митрополитам лично осмотреть эти помещения. Сталин вновь затронул вопрос о продовольственном снабжении: — На рынке продукты покупать вам неудобно и дорого, и сейчас продуктов на рынок колхозник выбрасывает мало. Поэтому государство может обеспечить продуктами вас по государственным ценам. Кроме того, мы завтра-послезавтра предоставим в ваше распоряжение две-три легковые автомашины с горючим. Нет ли еще каких-либо вопросов, нет ли других нужд у Церкви?.. Ну, если у вас больше нет к правительству вопросов, то может быть, будут потом. Правительство предполагает образовать специальный государственный аппарат, который будет называться Совет по делам Русской Православной Церкви, и председателем Совета предполагается назначить товарища Карпова. Как вы смотрите на это? Все трое заявили, что они весьма благодарны за это правительству и лично товарищу Сталину и весьма благожелательно принимают назначение на этот пост товарища Карпова. Сталин сказал: — Совет будет представлять собою место связи между правительством и Церковью, и председатель его должен докладывать правительству о жизни Церкви и возникающих у нее вопросах. Обращаясь к Карпову, Сталин произнес: — Подберите себе два-три помощника, которые будут членами вашего Совета, образуйте аппарат, но только помните, во-первых, что вы не обер-прокурор, во-вторых, своей деятельностью больше подчеркивайте самостоятельность Церкви. Тут же, при митрополитах, Сталин обратился к Молотову: — Надо довести об этом до сведения населения, так же, как потом надо будет сообщить населению и об избрании патриарха. Вячеслав Михайлович сразу же стал составлять проект коммюнике для радио и газет, при этом вносились соответствующие замечания, поправки и дополнения как со стороны Сталина, так и со стороны митрополитов Сергия и Алексия. Текст извещения был принят в следующей редакции:

   «4 сентября с. г. у Председателя Совета Народных Комиссаров СССР товарища И. В. Сталина состоялся прием, во время которого имела места беседа с патриаршим местоблюстителем митрополитом Сергием, Ленинградским митрополитом Алексием и экзархом Украины Киевским и Галицким митрополитом Николаем. Во время беседы митрополит Сергий довел до сведения Председателя Совнаркома, что в руководящих кругах Православной Церкви имеется намерение созвать Собор епископов для избрания Патриарха Московского и всея Руси и образования при патриархе Священного Синода. Глава правительства товарищ И. В. Сталин сочувственно отнесся к этим предложениям и заявил, что со стороны правительства не будет к этому препятствий. При беседе присутствовал заместитель Председателя Совнаркома СССР товарищ В. М. Молотов».

   (Это коммюнике было опубликовано в газете «Известия» 5 сентября 1943 года). Текст коммюнике был вручен Поскребышеву для передачи в этот же день на радио и в ТАСС дли напечатания в газетах. После этого Молотов обратился к Сергию с вопросом: — Когда лучше принять делегацию англиканской Церкви, желающую приехать в Москву, во главе с архиепископом Йоркским? Сергий ответил, что поскольку Собор епископов будет собран через четыре дня, а значит, и будут проведены выборы патриарха, англиканская делегация может быть принята в любое время. Молотов сказал, что, по его мнению, лучше будет принять эту делегацию месяцем позднее. В заключение приема выступил митрополит Сергий с кратким благодарственным словом к правительству и лично товарищу Сталину. Молотов спросил Сталина: — Может, следует вызвать фотографа? Сталин ответил: — Нет, сейчас уже поздно, второй час ночи, поэтому мы сделаем это в другой раз. Сталин, попрощавшись с митрополитами, проводил их до дверей своего кабинета. Тайный прием был историческим событием. О значении в жизни и деятельности Церкви и священнослужителей этого «мероприятия», проведенного лично Сталиным (никто другой на такое не отважился бы), говорить не приходится. Может быть, следует только напомнить любителям расписывать жестокость Сталина о таких вот добрых его делах. Ищущие правду не должны забывать и об этом.

Прорыв блокады Ленинграда

   После успешного завершения Сталинградской операции Ставка развивала наступление в направлении Донбасс — Харьков, готовила Острогожско-Россошанскую наступательную операцию. Здесь, на южном крыле советско-германского фронта, происходили самые активные боевые действия. Одновременно провели несколько наступательных операций под Демьянском. Великими Луками и Ржевом Северо-Западный, Калининский и Западный фронты. Создалась благоприятная обстановка для нанесения удара под Ленинградом, чтобы избавить от блокады этот многострадальный город. Была разработана операция, которой присвоено кодовое название «Искра». На этот раз Сталину как Верховному Главнокомандующему пришлось объединять и направлять усилия не только сухопутных сил, но и флота и партизанских отрядов. Замысел операции сводился к нанесению встречных ударов двух фронтов: Ленинградского, которым командовал генерал армии Говоров, и Волховского под командованием генерала армии Мерецкова, во взаимодействии с Балтийским флотом (адмирал Трибун.). Эти фронты разделяла всего 12-километровая полоса. Но какая! Здесь противник создал мощнейшие оборонительные сооружения: сплошные траншеи в несколько рубежей, доты, дзоты, минные поля, проволочные заграждения. Противотанковая система обороны включала укрепленные берега каналов и мест торфоразработок, два высоких насыпных нала, покрытых льдом. И все это прикрывалось мощной артиллерией, авиацией и опытными вояками, которые засели здесь и укреплялись с первого месяца войны. Соперником, с которым предстояло схлестнуться Сталину в очень сложной и принципиальной схватке, был фельдмаршал Кюхлер. Он пытался задушить голодной блокадой Ленинград и считал, что близок к достижению цели. Сталину предстояло разорвать кольцо блокады, отогнать войска фельдмаршала и дать вздохнуть ленинградцам полной грудью, накормить, подлечить их после тяжелейшей осады. Георг фон Кюхлер был уже немолод — родился он в 1881 году. Пошел служить в армию в 190! году. Участвовал в первой мировой войне, уже имея генштабовское образование. В 1936 году в звании генерал-лейтенанта командовал корпусом в Кенигсберге. В 1939-м Кюхлер во главе 3-й армии участвовал в боях против Польши. После оккупации Польши, командуя 9-й армией, Кюхлер через Данию порвался во Францию и гнал франко-английские части до Дюнкерка, который взял 4 июня 1940 года. Перед вторжением в Советский Союз, скрытно перегруппировав свою 9-ю армию на восток в составе группы армий «Север» под командованием Лееба, рванулся в сторону Ленинграда. Но на этот раз не удалось молниеносно достичь успеха. Однако Гитлер посчитал виновным в этой неудаче генерал-фельдмаршала Лееба: в течение почти двух лет группа армий «Север» не могла захватить город. Гитлер отстранил Лееба и назначил на его место фон Кюхлера, присвоив ему звание генерал-фельдмаршала. Но несмотря на все старания оправдать доверие фюрера, Кюхлер не смог захватить Ленинград. И вот теперь ему предстояло сразиться со Сталиным и с генералом (да, пока еще с генералом) Жуковым и подтвердить свое фельдмаршальское звание или впасть в немилость у Гитлера, что было пострашнее поражения на фронте. Сталин позвонил Жукову, который находился на Воронежском фронте: — В Ленинграде как представитель Ставки находится Ворошилов. Государственный Комитет обороны считает, что вам тоже необходимо поехать туда. Нужно на месте посмотреть, все ли сделано для того, чтобы операция «Искра» прошла успешно. Время у нас еще есть, сделайте остановку в Москве. Нам надо обсудить один вопрос. В Москве в беседе, длившейся несколько минут, Верховный дал Жукову еще одно важное поручение: — Слетайте на пару дней в 3-ю ударную армию: она ведет тяжелые бои с окруженной группировкой противника в районе Великие Луки — Новосокольники — Поречье. Посмотрите, как там организовано дело. Поручение не случайное — не просто по пути заехать для острастки. Под Великими Луками никак не могли добить окруженную группировку немцев. Сталин хотел активизировать на этом участке фронта наши боевые действия, чем привлечь сюда резервы командующего группой армий «Север» генерал-фельдмаршала Георга фон Кюхлера, это способствовало бы успеху при осуществлении операции «Искра» (кстати, так и получилось: Кюхлер перебросил под Демьянск для выручки 16-й армии «из мешка» семь дивизий). Сталин это понимал и поэтому оттягивал силы врага от Ленинграда. Под Ленинградом командующие фронтами не раз встречались и с помощью Жукова детально отработали взаимодействия своих войск. Главный удар предстояло нанести 2-й ударной армии, которой командовал генерал Романовский. Той самой 2-й ударной армии Власова, о гибели которой много писали немцы. В нашей печати об этой армии старались не упоминать. Предательство Власова бросило тень на эту армию, ее последующие боевые дела замалчивали, воинов и офицеров обходили наградами и званиями. И напрасно: армия была переформирована, пополнена и достойно участвовала во многих победных операциях. Вот и на этот раз ей предстоял труднейший прорыв обороны, созданной немцами в течение почти двух лет. Здесь не было внезапности, гитлеровцы хорошо знали о подготовке нашего наступления, да и о группировке войск. Фельдмаршал фон Кюхлер понимал: если Жуков приехал под Ленинград, значит, жди самых грозных событий. Он не ошибся. В 9 часов 30 минут 12 января 1943 года с обеих сторон Шлиссельбургского коридора как горный обвал обрушились тысячи снарядов, мин и авиационных бомб. Ширина коридора была всего 15 километров, поэтому артиллерия двух фронтов накрыла огнем сразу всю глубину обороны противника. На каждый квадратный метр участка прорыва падало два-три артиллерийских и минометных снаряда. И все же гитлеровцы сопротивлялись отчаянно — целую неделю пришлось вести упорнейшие бои двум фронтам, чтобы пробиться навстречу друг другу (расстояние всего по 7—8 километров на каждый фронт). Сталин своего добился, он избавил Ленинград от страшной блокады, спас жизнь тысячам жителей. Это прозвучало победным эхом по всему миру, потому что произошло не только военное, но и крупное политическое событие. В день, когда соединились войска двух фронтов, 18 января, у Сталина было хорошее настроение, он поделился радостью и с Жуковым — давно пора было отметить Георгия Константиновича за победу под Москвой, за Сталинградскую операцию, но все было недосуг, а на сей раз появилась еще одна причина: свершилась деблокада Ленинграда, которая 900 дней тяжким грузом давила не только на ленинградцев, но и на всю страну и армию. Сталин позвонил Жукову и со свойственной ему немногословностью сказал: — Товарищ Жуков, Верховный Совет присвоил Вам высокое звание Маршала Советского Союза. — И, даже не произнеся «поздравляю», перешел к делу: — Надо будет помочь ленинградцам, они так настрадались в блокаде. Октябрьская железная дорога все еще у противника, построим побыстрее новую железнодорожную ветку, я дам указания железнодорожникам. Дорогу начали строить немедленно, железнодорожные бригады шли вслед за войсками, которые вели бои, оттесняя врага еще дальше. Через две недели ветка протяженностью в 34 километра начала действовать, пошли грузы в город, а раненые, больные вывозились из него. За две недели! Иначе и быть не могло. Сталин приказал! И строители, и войска понимали, как необходима эта «дорога Победы» настрадавшимся людям: 642 000 человек легло в могилы от голода и болезней, 21 тысяча погибла от артиллерийских обстрелов. Наконец-то город-герой вздохнул свободнее («Сталин позаботился!»). Дорогу бомбили и обстреливали немцы днем и ночью, но железнодорожные команды на всем ее протяжении немедленно исправляли повреждения. И дорога жила несмотря ни на что, помощь шла ленинградцам бесперебойно и все знали — «Сталин приказал!» В Ленинградско-Новгородской операции, которая проводилась с 14 января по 1 марта 1944 года, группа армий «Север» была окончательно разгромлена. Гитлер сместил (уже в ходе этой операции) фельдмаршала Кюхлера за то, что тот не смог сдержать наступление советских армий. На его место был назначен генерал-полковник Линдеман, но вскоре Гитлер заменил и его фельдмаршалом Моделем, которого сами гитлеровцы считали «живодером» за его безжалостность и жестокость. В общем, много неприятностей причинил Сталин на северном фланге Восточного фронта не только крупным немецким военачальникам, но и самому Гитлеру, который как командующий сухопутными войсками (после снятия им Браухича) руководил боевыми действиями и под Ленинградом. Сталин лишил возможности и самого Гитлера осуществить намерение, изложенное им в специальном докладе «О блокаде Ленинграда», где были такие слова: «Сначала мы блокируем Ленинград (герметически) и разрушим город артиллерией... вступив в город... вывезем все, что осталось... сровняем Ленинград с землей и передадим район севернее Невы Финляндии». Не состоялось...

Сражения под Воронежем

   Продолжались бои по уничтожению 6-й армии Паулюса под Сталинградом. Завершалась операция «Искра» по освобождению Ленинграда от блокады. Все это Сталин постоянно держал в поле зрения, и одновременно мысли его устремлялись на Запад. С 6-й армией можно было считать вопрос решенным, с обстановкой под Ленинградом — тоже. Создалась некоторая рыхлость в боевых порядках немцев на центральном фронте и на юге. Сталин советовался с Василевским: — Как использовать эту благоприятную обстановку? — Прежде всего подвоз материальных средств, — ответил Василевский. — Поток грузов на юг продолжает идти по каналам, подготовленным еще до сталинградского контрнаступления. Войска же далеко продвинулись на запад, ушли от рокадных дорог. Поворачивать грузы от Сталинграда на запад все еще мешает Паулюс. Думаю, нам как воздух нужна железная дорога Воронеж—Миллерово... — Вот и хорошо, — прервал его Сталин. — Значит, будем готовить операцию в полосе Воронежского фронта. Как вы считаете, в каком месте? — В Генштабе уже прорабатывался этот вопрос. Полагаем, что надо разгромить острогожско-россошанскую группировку противника и восстановить движение по железной дороге Лиски — Кантемировка. В случае успеха мы сможем не только улучшить доставку грузов фронтам, но и получим хорошую перспективу дальнейших действий. Сталин согласился с мнением Василевского и дал указание готовить эту операцию. Генеральный штаб вместе сВасилевским и командующим Воронежским фронтом Голиковым разработал план в деталях. 14 января Сталин еще раз рассмотрел этот план и утвердил его. Замысел почти не отличался от предыдущей Сталинградской операции: удар двух группировок по сходящимся направлениям образует котел. 40-я армия Москаленко прорывает фронт с юга, ее успех развивает 4-й танковый корпус Кравченко. Южная группа, в составе 3-й танковой армии Рыбалко и 7-го кавалерийского корпуса, наносит охватывающий удар на Северо-Запад. В центре активно наступает 18-й стрелковый корпус. Противостояли значительные силы противника — семь дивизий 2-й полевой армии генерал-полковника Зальмута. Южнее оборонялась 2-я венгерская армия, а еще южнее — итальянский альпийский корпус. На стыках немцы держали в тылу свои части, но это было всего несколько полков, да в районе Россоши разбавили итальянские дивизии немецкими. Опыт Сталинграда показывал, что наступать надо именно здесь — в центре фронта группы армий "Б". Венгерские, а тем более итальянские войска, хуже вооруженные и подготовленные к условиям суровой зимы, объективно были самым слабым звеном гитлеровской обороны. Все это предвещало успех. При подготовке этой операции произошел любопытный эпизод, который показывает, с каким вниманием Сталин относился не только к своим ближайшим советникам, но и к мнению низших по должности и званию командиров. Случилось так, что не только Генштаб определил первостепенную важность железной дороги Воронеж — Миллерово для успешного развития дальнейших боевых действий, — командующий 40-й армией генерал Москаленко тоже пришел к такому выводу. Он посовещался с членами Военного совета. Все пришли к заключению: вопрос настолько важен, что нельзя его решение откладывать. Дальше я привожу воспоминания маршала (тогда еще генерал-лейтенанта) Москаленко: "Вот ты и доложи Верховному Главнокомандующему, — убеждали меня они. — Позвони по ВЧ и попроси разрешения на активную операцию для нашей армии... Я задумался. В самом деле, почему бы и не позвонить, ведь ясно, что такая наступательная операция в скором времени станет необходимой, так не лучше ли заранее подготовиться к ней. Командующий войсками Воронежского фронта генерал-лейтенант Ф. И. Голиков находился в то время на левом фланге в полосе 6-й армии, которая готовилась к наступлению на Среднем Дону совместно с войсками Юго-Западного фронта. Обдумав все, я подошел к аппарату ВЧ и попросил соединить с Верховным Главнокомандующим. Вместе со мной подошли Крайнюков и Грушецкий. Я ожидал, что сначала ответит кто-нибудь из его приемной. Придется доказывать необходимость этого разговора, а тем временем можно будет окончательно собраться с мыслями для доклада. Но в трубке вдруг послышалось: — У аппарата Васильев. Мне было известно, что «Васильев» — это псевдоним Верховного Главнокомандующего. Кроме того, разговаривать со Сталиным по телефону мне уже приходилось, да и узнать его спокойный глуховатый голос с характерными интонациями было не трудно. Волнуясь, я назвал себя, поздоровался. Сталин ответил на приветствие, сказал: — Слушаю вас, товарищ Москаленко. Крайнюков и Грушецкий, тоже взволнованные, быстро положили передо мной оперативную карту обстановки на Воронежском фронте. Она была мне хорошо знакома, и и тут же кратко изложил необходимость активных действий 40-й армии с целью разгрома вражеской группировки и освобождения участка железной дороги, так необходимого для снабжения войск при наступлении Воронежского и Юго-Западного фронтов на Харьков и Донбасс. Сталин слушал, не перебивая, не задавая вопросов. Потом произнес: — Ваше предложение понял. Ответа ждите через два часа. И, не прощаясь, положил трубку. В ожидании ответа мы втроем еще раз тщательно обсудили обстановку и окончательно пришли к выводу, что предложение об активизации в ближайшем будущем действий 40-й армии является вполне обоснованным. Ровно через два часа — звонок из Москвы. Беру трубку: — У аппарата Москаленко. Слышу тот же голос: — Говорит Васильев. Вашу инициативу одобряю и поддерживаю. Проведение операции разрешается. Для осуществления операции Ставка усиливает 49-ю армию тремя стрелковыми дивизиями, двумя стрелковыми бригадами, одной артиллерийской дивизией, одной зенитной артиллерийской дивизией, тремя танковыми бригадами, двумя-тремя гвардейскими минометными полками, а позднее получите танковый корпус. Достаточно вам этих сил для успешного проведения операции? — Выделяемых сил хватит, товарищ Верховный Главнокомандующий, — отвечаю я. — Благодарю за усиление армии столь значительным количеством войск. Ваше доверие оправдаем. — Желаю успеха, — говорит на прощание Сталин. Кладу трубку и, повернувшись к Крайнюкову и Грушецкому, определяю по их радостно-возбужденному виду, что они поняли главное: предложение одобрено Ставкой. Подтверждаю это и сообщаю им все, что услышал от Верховного Главнокомандующего..." Ни в коем случае не снижая самостоятельности оперативного мышления Москаленко, хочу подчеркнуть этим эпизодом высокое педагогическое, воспитательное мастерство Сталина. Читателям известно — решение на проведение Воронежской операции уже принято, план ее проведения разработан. Но Сталин не хочет подавлять инициативу командарма Москаленко. Он считает — лучше не «подсекать ему крылья», сказав, что все уже решено, а поддержать, вселить уверенность и этой поддержкой приблизить к себе инициативного генерала, так нужного ему, Верховному. Два часа, которые определил Сталин для ожидания ответа, наверное, ему были нужны для того, чтобы уточнить в Генштабе средства усиления, уже намеченные для 40-й армии Москаленко. И опять-таки, как тактично и умело все это «обыграл» Сталин, он был тонким психологом, знал — его поддержка обернется еще большей активностью и успехами в предстоящей операции и самого командарма, и войск, ему подчиненных, до которых политработники, несомненно, доведут это личное благословение Верховного.

   К 11 января Генеральный штаб и командующий фронтом завершили подготовку операции. Представители Ставки вышли на наблюдательные пункты. Сталин ждал первых сообщений. Армия Москаленко активно приступила к выполнению задачи. Разведывательные подразделения 40-й армии действовали так энергично, что промерзшие на ледяных скатах меловых гор венгры были одним ударом сбиты и к концу дня отброшены на семь километров. Василевский доложил Сталину: — Бегут немцы! — Бегут, значит? Бейте их! — весело сказал Сталин и сообщил Василевскому: — У немцев нет свободных резервов. Добиваем Паулюса. Еременко жмет на Ростов, наступаем под Краснодаром и Ставрополем. Поднимайте Рыбалко — и желаю вам успеха! 13 января после мощной артподготовки со Сторожевского плацдарма в бой вступили главные силы 40-й армии. К концу суток оборона была прорвана на полсотню километров по фронту и почти на столько же в глубину. Все шло по классическим законам военного искусства. Рыбалко развивал успех. Сталин был доволен: научились-таки немца бить! Итальянцы тоже не выдержали удара танковых корпусов Рыбалко и с первых часов побежали. К исходу дня танкисты продвинулись на 30 километров. Еще через сутки все наступающие части вышли на оперативный простор. Казаки Соколова шли на Валуйки, преследуя отступающих итальянцев. 18-й корпус рвал на части метавшихся в полукольце между Острогожском и Россошью венгров, итальянцев, немцев. Армии Москаленко и Рыбалко уже установили огневую связь, и артиллерии нещадно долбила врага с двух сторон, помогая окончательно закрыть оставшийся десятикилометровый коридор! В результате быстротечной операции — за 15 дней — была прорвана оборона на 250 километров по фронту и на 140 километров в глубину. Уничтожено 15 диризий противника, взято в плен 86 тысяч солдат и офицеров. Сталин выслушал доклад Василевского, спросил: — Какое время понадобится для того, чтобы осуществить четкий план дальнейших действий? — Думаю, что на это потребуется не меньше пяти-шести суток. — Какая нужна помощь, чтобы ускорить разгром врага? — Буду требовать от Ватутина быстрейшего выдвижения армии Харитонова на рубеж Покровское и далее на юг. Что касается дальнейших действий, мы уже направили вам план новой Воронежской операции. Точнее, Воронежско-Касторненской. — Не могли бы вы кратко доложить ее замысел? — Он сводится к тому, чтобы ударами по сходящимся направлениям по флангам 2-й немецкой армии окружить и уничтожить ее основные силы, освободить Воронеж, Касторную и открыть железнодорожный участок Воронеж — Касторная и Елец — Касторная. К операции привлекаем часть сил двух фронтов. Они должны будут сомкнуть кольцо окружения в районе Касторной. В остальном операция очень похожа на предыдущую. Только в центре будут наступать на Воронеж сразу две армии — 38-я и 60-я. Все-таки немцы — это не венгры и не итальянцы. Далее в случае успеха можно будет нанести удар в стык центральной и южной стратегических группировок противника на Курск, а также ударить по Харькову, пока немцы не сосредоточили там крупные резервы. — Не спешим ли мы, товарищ Василевский, с так далеко идущими планами? Хватит ли сил? — Хватит. Верховный, конечно, оценил его деликатность и понял, что часть ответственности Василевский возьмет на себя. — Я имею в виду армию Москаленко, — уточнил он. — Хватит ли у него сил после боев под Острогожском? — Дело в том, что у нас оказались неиспользованными три стрелковые дивизии, три лыжные бригады и целый танковый корпус Кравченко. Просим Вас только усилить фронт артдивизией, двумя полками «катюш», танками KB и Т-34, самолетами. Начало операции планируем на 23 января без перерыва после предыдущих боев. Поэтому уже сейчас начали подготовку. Разрешите начать работу с командующими? Хорошо, я подумаю. Завтра получите отпет. А пока, — Сталин сделал паузу, добро улыбнулся, — поздравляю вас с победой над врагом и присвоением очередного воинского звания генерала армии. Сегодня Совнарком подписал постановление. Научились бить гитлеровцев, можно и нужно было отмечать победителей — Сталин понимал это, и вот в один день генералу армии Жукову — маршала, Василевскому — очередное звание генерала армии. На следующий день Сталин утвердил план Воронежско-Касторненской операции. Генеральный штаб тут же по указанию Верховного начал разрабатывать план Харьковской операции, которому дали кодовое название «Звезда». 26 января вечером, когда окружение немцев в районе Касторного стало реальностью, Василевский связался с Верховным и, не скрывая радости, доложил об этом. Сталин тоже чувствовал глубокое удовлетворение. — Заканчивайте окружение, — сказал он. — Помимо операции «Звезда», готовьте удар на Курск, Пухов после выхода к Касторной должен ударить на Малоархангельск — Фатеж, обеспечивая наступление на Курск с севера. Правому крылу Воронежского фронта наступать прямо на Курск. Как вы это оцениваете и что можете сказать вообще об обстановке на юге? — Указание принимаем к исполнению. В целом же обстановка складывается и нашу пользу. В обороне противника на участке Касторное — Курск, почти до Купянска, образовалась брешь примерно в триста километров, прикрытая весьма слабо. Немцы отходят. Складывается даже впечатление, что отходят за Днепр с намерением закрепиться на западном берегу реки. Сталин выслушал внимательно и дополнил: — Ватутин тоже так считает. Я санкционировал ему проведение операции «Скачок» на освобождение Донбасса. Ставка также считает маловероятным, что немцы в ближайшее время предпримут сколько-нибудь заметные контрдействия на Левобережной Украине и в Донбассе, Стране очень нужен донецкий уголь. Захват же Батайска приведет к полной изоляции закавказской и черноморской группировок противника. — Такой вариант возможен, — сказал Василевский. — Почему возможен? У вас есть сомнения? — Я как начальник Генерального штаба не могу не сомневаться. У противника действительно плохо с резервами, но уже есть сведения о переброске с запада 2-го танкового корпуса СС. Это лучшие танковые дивизии вермахта: «Адольф Гитлер», «Мертвая голова», «Рейх». Их передовые части зафиксированы на реке Оскол. — Вот поэтому и надо спешить. — Спешим, товарищ Сталин. Но глубина операции «Звезда» — двести пятьдесят километров. Надо овладеть таким крупным центром, как Харьков. Выполнение такой задачи требует от войск не только больших, но и нарастающих усилий, глубокого оперативного построении. Войска же измотаны боями, понесли потери и наступают, имея построение армий в одну линию. Кроме того, один фронт наносит удар и еще на другом важном направлении — Курском. — Вы что же, против продолжения наступления? — Никак нет! Было бы грешно не воспользоваться сложившейся обстановкой, но Генеральный штаб не может не высказать хотя бы минимальных сомнений. Необходимо упорядочить дело не только со стратегическими, но и с оперативными резервами. — У Генштаба всегда особое мнение. Это вас не отпускает шапошниковская закваска, — пошутил Сталин. — Хорошо, меры мы примем, но за оперативные резервы прежде всего отвечает фронт, вот и посмотрим, как там, на фронте, воспользуются тем, что дает страна, советский народ. А начальник Генштаба все-таки должен быть больше уверенным, чем сомневающимся. У Сталина не было сомнений, он решительно и твердо проводил эти операции. Надо сказать, что объективные предпосылки для этого были. К тому времени на Волге и Дону, на Северном Кавказе и под Воронежем, под Ленинградом и Великими Луками Красная Армия разбила 102 дивизии врага. Только в плен попало более 200 тысяч солдат и офицеров. Миллионы соотечественников обрели свободу, огромная территория избавлена от ярма оккупации. Наши войска всего за два месяца продвинулись на 400—500 километров, и враг бежал. Многое говорило зато, что он должен отступить за Днепр.

Курская дуга

   После Сталинградского сражения, еще когда велось уничтожение окруженной группировки, инициатива действий на других фронтах перешла к советским войскам. Как известно, Сталин сначала провел частную операцию на Западном фронте, под Ржевом (чем очень испугал командование гитлеровской армии). Вся огромная группировка гитлеровцев, находившихся на Северном Кавказе, оказалась под угрозой окружения в результате активных действий Воронежского фронта под командованием Голикова и Юго-Западного фронта под командованием Ватутина. Сталин хотел использовать эти успешные действия Воронежского и Юго-Западного фронтов: решил активизировать и подтолкнуть им на помощь другие фронты, дал такую директиву командующему Южным фронтом Еременко: «Сопротивление противника в результате успешных действий наших войск на Воронежском, правом крыле Юго-Западного, Донском и Северо-Кавказском фронтах сломлено. Оборона противника прорвана на широком фронте. Отсутствие глубоких резервов вынуждает врага вводить подходящие соединения разрозненно и с ходу. Образовалось много пустых мест и участков, которые прикрываются отдельными небольшими отрядами. Правое крыло Юго-Западного фронта нависло над Донбассом, а захват Батайска приведет к изоляции Закавказской группировки противника. Наступила благоприятная обстановка для окружения и уничтожения по частям Донбасской и Черноморской группировок противника». Продолжая наступление, советские войска 16 февраля, обойдя Харьков с севера и с востока, овладели городом. В этот же день, 16 февраля 1943 года, был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Василевскому звания Маршала Советского Союза. Он как раз находился на этом направлении, координировал действия Воронежского и Юго-Западного фронтов. Сталин, очень высоко оцепив его заслуги в Сталинградской операции и то, что сейчас вот так активно развивается наступление в направлении Донбасса и Днепра, решил не только отметить его прошлые успехи, но и вдохновить на будущие активные действия. Гитлеровское командование понимало опасность создания еще одного, более крупного, чем сталинградский, «котла», если советские войска выйдут к побережью Азовского моря и на Днепр. Срочно были собраны все возможные резервы и переданы группе «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна. Теперь уже сама обстановка избавила его от действий по деблокировке сталинградской группировки, и он, собрав воедино мощный танковый кулак, 19 февраля нанес сильный контрудар во фланг нашим наступающим фронтам. Этот контрудар был для нас абсолютной неожиданностью. Как это случалось не раз, увлеклись наступлением и просмотрели сосредоточение войск противника. Этим контрнаступлением Манштейн, можно сказать, перечеркнул все успехи Воронежского и Юго-Западного фронтов, отбросил их назад, на исходные позиции, и продвинулся даже дальше, угрожая захватить Белгород. Сталин позвонил Жукову (в эти дни он находился на Северо-Западном фронте), спросил, какая там у них сейчас обстановка. — Ранняя оттепель привела к тому, — доложил Жуков, — что река Ловать стала труднопроходимой и, видимо, войскам Северо-Западного фронта временно придется прекратить здесь свои наступательные действия. — Ну что же, если так, то я согласен: пусть временно прекратят наступление. Сталин понимал: после напряженных боев нужна передышка. Кроме того, Верховный посоветовался с Жуковым о некоторых перестановках. — Мы тут решили поставить командующим Западным фронтом Соколовского. — Я бы предложил на это место Конева, — сказал Жуков, — он уже командовал Западным фронтом, знает обстановку да и командиров соединений. А Тимошенко целесообразно послать на Юг представителем Ставки, помогать командующим Южным и Юго-Западным фронтами. Он тоже хорошо знает те районы, бывал там неоднократно. Да и обстановка там вроде бы для наших войск складывается не очень благоприятно. — Хорошо, — согласился Сталин, — я скажу Коневу, дам ему все указания, а вы завтра вылетайте в Ставку. Надо обсудить обстановку на Юго-Западном и Воронежском фронтах. Возможно, вам даже придется срочно вылететь в район Харькова. В Москве произошел разговор необычный, не в узком кругу. В кабинете собрались руководители наркоматов, крупных металлургических, авиационных, станкостроительных заводов. Здесь же были все члены Политбюро, многие конструкторы. После изложения в общих чертах обстановки на фронте Сталин дал указания руководителям промышленности более энергично организовывать производство, помогать фронтам, которые осуществляют крупные наступательные операции и которым, к тому же, предстоит сложная кампания 1943 года. Сталин как всегда занимался не только военными вопросами, но руководил и всем хозяйством страны, созданием резервов, дипломатией и партийными делами. Совещание закончилось в 3 часа ночи. Сталин подошел к Жукову и спросил: — Вы обедали? — Нет. — Ну, тогда пойдемте ко мне, да заодно и поговорим о положении в районе Харькова. Не успел Жуков перекусить, как из Генерального штаба офицер-направленец принес карту обстановки Юго-Западного и Воронежского фронтов. Он доложил о тяжелой ситуации, создавшейся там: Воронежский фронт, которым командовал генерал-полковник Голиков и членом Военного совета которого был Хрущев, действовал неоперативно и в результате оказал недобрую услугу частям Ватутина — нависла угроза над Харьковом. — Почему Генеральный штаб не подсказал? — спросил Сталин. — Мы советовали, — ответил направленец. — Генеральный штаб должен был вмешаться в руководство фронтом, — выговаривал Сталин. А затем, подумав немного, сказал Жукову: — Все-таки вам утром придется вылететь туда. Видите, что там творится? Тут же Верховный позвонил на Воронежский фронт. Трубку снял Хрущев. — Что же вы, товарищ Хрущев, там проморгали контрудары противника и подставляете не только себя, но и своих соседей?.. Отчитав Хрущева, Сталин повесил трубку и сказал Жукову: — Все же надо закончить обед. Это, конечно, был уже не обед, а завтрак, потому что истекал пятый час утра. Жуков спросил разрешения у Верховного: — Я понимаю, что надо лететь срочно, но я зайду в Наркомат обороны, чтобы подготовиться к отлету на Воронежский фронт. Надо мне там взять имеющиеся сведения. В тот же день, ознакомившись с обстановкой, Жуков позвонил Сталину и доложил, что происходит. События развивались хуже, чем докладывал работник Генерального штаба во время обеда у Сталина. Жуков сообщил: — Харьков уже взяли части противника и, не встречая особого сопротивления, продвигаются на Белгородском направлении, заняли Казачью Лопань. Необходимо срочно перебросить сюда все что можно из резервов Ставки, в противном случае немцы захватят Белгород. Сталин не успел выдвинуть необходимые резервы, хотя и стремился это сделать, точнее, резервные соединения не успели выполнить его указаний. И 18 марта Белгород был взят немцами. Но 21 марта Сталин вывел 21-ю армию севернее Белгорода, и Жуков ее силами организовал довольно прочную оборону. А 1-ю танковую армию Сталин сосредоточил в районе южнее Обоями, на всякий случай, если потребуются срочные контрудары по противнику. Таким образом, Сталин своими резервами выправил положение на этом очень напряженном участке фронта. Контрнаступление противника было остановлено, фронт стабилизировался. Желая предотвратить подобные неожиданности, Сталин приказал начальнику Генерального штаба Василевскому организовать тщательную разведку перед Центральным, Воронежским и Юго-Западным фронтами, да и вообще уточнить, что здесь противостоит нашим фронтам. Надо сказать, что на этих направлениях действиям наших войск очень способствовали партизанские отряды. Войска уже вышли поближе к партизанским районам на Украине и в Белоруссии. Партизаны наносили удары на железных дорогах — пускали под откос эшелоны, и еще они доставляли много сведений о противнике. Василевский, готовя Сталину разведывательные данные о группировке вражеских войск, использовал сведения, добытые партизанами. В наступившей стабилизации фронта в районе Курского выступа Сталин спокойно осмотрелся, изучил данные о противнике, детально все это обдумал и взвесил и стал размышлять о будущих операциях. После войны, как и в случае с авторством плана Сталинградского контрнаступления, возникли разные версии: кто предложил, кто был первым, кто автор замысла Курской битвы? Сталин 11 апреля обсудил план всей летней кампании 1943 года, а потом отдельно был обсужден план операции в районе Курской дуги. Василевский, Антонов и Жуков, по указанию Сталина, целый день 12 апреля проработали в Генеральном штабе, подготавливая материалы для доклада Верховному Главнокомандующему. И вечером того же дня они втроем доложили эту окончательную разработку Сталину. Суть замысла, в конечном счете, и решения, принятого Сталиным, сводилась к тому, что операция на Курском выступе должна состоять из 2-х этапов: 1-й этап — преднамеренная, устойчивая оборона, выбивающая основные силы наступающего врага; 2-й этап — решительное наступление и разгром группировок противника, которые будут наступать под Курским выступом. Оборона наших войск была не вынужденной, а преднамеренной, и выбор момента для перехода в наступление Ставка поставила в зависимость от обстановки, имея, однако, в виду, что не следует торопиться, но и нельзя затягивать. После завершения этой подготовительной работы Сталин приказал Василевскому и Антонову оформить все документы, то есть план этой операции, и дать директивные указания войскам. Подготовка и организация действий войск на Курской дуге длилась несколько месяцев. И, казалось бы, в период, когда не было активных боевых действий на фронтах, можно было немного отдохнуть после напряженных боев под Сталинградом, Ленинградом, Харьковом. Но не тут-то было! В этом затишье не только Сталин, а и все члены Ставки, да и командующие фронтами, испытывали нервное напряжение, не меньшее, чем в боях. Фронты создавали эшелонированную оборону глубиной до 200 километров, где в траншейной системе были окопаны не только орудия прямой наводки для истребления танков, но и много танков, чтобы стрельбой с места выбивать танки противника. Артиллерия пристреляла необходимые рубежи и районы. Шла сложная перегруппировка войск. Сосредоточивались огромные силы. На двух фронтах — Центральном и Воронежском — только общевойсковых армий было шесть, две танковые армии, воздушная армия, стрелковых корпусов — 22, стрелковых дивизий — 76, отдельных стрелковых бригад — 4, отдельных танковых корпусов — 4, отдельных танковых бригад — 9, дивизия гвардейских минометов «катюш» — одна и много специальных войск. И вот все перечисленное изготовилось к бою. Ждали начала наступления противника... А он не наступал. Командование терялось в догадках: что же происходит? Может быть, ошиблись? Может быть, создали здесь такую плотность войск, боевой техники, а противник ударит где-нибудь на другом участке фронта? Может быть, на Москву? Еще и еще раз проверяли информацию через разведку, и она подтверждала: мет никаких ошибок, здесь у противника сосредоточены главные ударные группировки для решительного наступления, — и перечисляла, в подтверждение этого, номера соединений и направления их предстоящих действий. Разведка доказывала — ошибки не может быть. А гитлеровская армия все не наступала. Сталин послал на передовую для координации действий Воронежского и Южного фронтов Василевского, а Жукову было поручено координировать действия трех фронтов: Центрального, Брянского и Западного. Наконец разведка доложила, что противник перейдет в наступление 10—12 мая на Орловско-Курском и Белгородско-Обоянском направлениях. Немедленно Ставка проинформировала войска, и все напряглись в готовности. Но и в эти дни противник в наступление не перешел. И опять томительное ожидание. И вновь поступает информация: противник перейдет к активным действиям не позднее 26 мая. Однако и на сей раз боевые действия не были начаты. Командующие фронтами и Сталин окончательно занервничали. Ватутин предложил Верховному Главнокомандующему изменить решение и самим нанести упреждающий удар. Но Сталин колебался. Он поговорил с Василевским о том, чтобы Генеральный штаб разработал план для перехода к решительным действиям немедленно. Но при этом сказал Василевскому: «Я по этому поводу дам дополнительные указания». И вот 2 июля разведчики доложили, что наступление гитлеровцы начнут не позднее 6-го. Нужно сказать, что наша разведка и в предыдущих случаях не ошибалась. Она точно устанавливала намечаемые даты начала наступления, исходя из тех сроков, которые намечали сами немцы. Но сами же немцы откладывали и меняли эти даты, поэтому и получалась такая вроде бы неточность в докладах разведчиков. 4 июля в 16 часов противник предпринял боевую разведку небольшими силами — всего четырьмя батальонами, с двадцатью танками. Конечно же, он в оборону не вклинился, но наши захватили пленных из состава этой боевой разведки, и те показали, что на следующий день будет начато общее наступление. К тому же «языки» были взяты и разведчиками, они тоже подтвердили эти сведения. И теперь, основываясь вроде бы на неопровержимых данных о предстоящем наступлении, наши командующие фронтами решились на проведение (правда, заранее запланированной) артиллерийско-авиационной контрподготовки. Нетрудно представить, что произошло, когда ураганный огонь артиллерии и бомбы с самолетов посыпались на сосредоточившиеся войска противника. Во-первых, немецкие части понесли большие потери от огня! Во-вторых, в моральном отношении это противника обескуражило! И все же гитлеровцы в 4.30 начали свою артиллерийскую подготовку, а в 5.30 перешли в наступление по всему фронту. Им потребовалось всего немногим более 2-х часов для того, чтобы оправиться от такой мощной контрподготовки, и они оказались способны начать наступление. Позднее, из показаний пленных и осмотра немецких позиций, которые были заняты в результате нашего наступления, выяснилось, что контр подготовка, несмотря на ее мощь, не достигла желаемых результатов. Ее начали рановато. Подразделения противника еще находились в окопах, в блиндажах, а танки и бронетранспортеры в капонирах. И поэтому немецкие части не понесли таких потерь, какие предполагались нашей стороной. Контрподготовку надо было начинать позже часа на полтора, когда живая сила уже вышла бы из траншей и находилась в открытом поле, а танки были выведены из укрытий и. готовы двинуться в направлении наших позиций. Но все равно, противник понес большие потери и, главное, морально был обескуражен мощной предупредительной артиллерийской грозой. Но теперь обстановка изменилась на 180 градусов — мощнейший огонь артиллерии и авиации обрушился на позиции советских войск. Около часа длилась эта артиллерийско-авиационная буря, после которой двинулись гитлеровская пехота и танки. Они шли, полные решимости опрокинуть наши войска. В боевых порядках пехоты были новые «тигры» и «фердинанды». Они поддерживали действия пехоты. Среди войск противника в период подготовки велась соответствующая моральная накачка, и немцы, как и в первые дни войны, шли в атаку нагло, с засученными рукавами, готовые уничтожить всех на своем пути. Однако интенсивная военная и морально-психологическая подготовка, проводившаяся в течение нескольких месяцев на пашей стороне, тоже дала результаты: несмотря на мощь и решительность гитлеровцев, атака была отбита. Наступавшие залегли. После этого артиллерийский налет повторился. Немцы опять кинулись вперед, и вновь атака была отбита. Так повторялось четыре раза. И только после питой атаки и новой сильной артиллерийско-авиационмой поддержки немцам удалось вклиниться в нашу оборону и оттеснить советские части на 3—6 километров, на разных участках по-разному. Сталин приказал командующему 16-й воздушной армией Руденко поднять все самолеты для того, чтобы ослабить и, может быть, даже остановить удар гитлеровцев на главном направлении. Руденко бросил сюда 150 бомбардировщиков, которых прикрывали 200 истребителей. Авиационный удар сыграл свою роль: наступление немцев приостановилось. Первый могучий удар врага приняли на себя воины 13-й армии под командованием генерала Пухова. Теперь явно определилось направление главного удара противника. Сюда же срочно был перегруппирован и 17-й стрелковый корпус. Не считаясь с огромными потерями, командующий группой армий «Центр» фон Клюге продолжал гнать свои части вперед, и к концу третьего дня выступления они продвинулись на 10 километров в глубину нашей обороны. Но все же не была прорвана даже тактическая глубина. Понимая это, фельдмаршал фон Клюге с утра 7 июля вновь начал артил-лерийско-авиационную подготовку и приказал продолжать наступление. До 10 июля части гитлеровцев здесь не смогли продвинуться ни на один километр. Наши подразделения держались стойко — вся предварительная работа давала положительные результаты. Даже расчеты 45-миллиметровых пушек, снаряд которых не пробивал броню «тигра», и те приспособились: они били по гусеницам, останавливая тем самым «тигры», а затем смельчаки подбирались к стальным чудищам и забрасывали их гранатами или подкладывали противотанковые мины им под днища и подрывали уже стоящие на месте танки. 9 июля позвонил Сталин и спросил, как идут дела. Жуков доложил: — На участке Центрального фронта противник не располагает уже такой силой, чтобы прорвать оборону наших войск. Я полагаю, для того чтобы не дать ему возможности закрепиться на достигнутом рубеже и организовать оборону, к которой он вынужден будет теперь перейти, надо немедленно переходить в наступление всеми силами Брянского фронта и левым крылом Западного фронта. Это очень облегчит действия Центрального фронта, и он сможет провести запланированное контрнаступление. Сталин сказал: — Ну тогда выезжайте к Попову и вводите в действие Брянский фронт... В этот же день Жуков приехал в штаб Брянского фронта и здесь вместе с командующим генералом Поповым, связавшись с командующим Западным фронтом Соколовским, организовал контрудар этих двух фронтов во фланг продвинувшимся против Рокоссовского частям фон Клюге. Если посмотреть на расположение войск в районе Орла, то клин, выступивший в направлении города и несколько восточнее, представлял собой очень удобную позицию для нанесения именно флангового удара. Вот этот фланговый удар и организовал Сталин. 12 июля два фронта — Западный и Брянский — ударили под основание гитлеровского клина. Ах, как заметался генерал-фельдмаршал фон Клюге! Он понимал, чем грозит этот мощный удар по тылам его частей. Клюге срочно снял части даже с главного направления и перебросил их против контрудара, пытаясь тем самым спасти положение. Получив об этом сведения от разведки, Сталин приказал немедленно перейти в наступление Центральному фронту Рокоссовского. Ослабленные части немцев на главном направлении не выдержали этого удара и стали медленно отходить. И вот когда на Орловском направлении стало ясно все, позвонил Сталин и приказал Жукову срочно отправляться на Воронежский фронт с тем, чтобы взять на себя координацию войск Воронежского и Степного фронтов, и особенно, чтобы заняться направлением на Прохоровку, где происходило очень напряженное танковое сражение. Что же здесь произошло? Подвинувшись за первые три дня всего на восемь километров, командующий на этом крыле Курской дуги фельдмаршал Манштейн решил окружить наши части непосредственно в тактической глубине обороны, для чего сосредоточил около 700 танков своей группы армий «Юг» и около 300 танков группы «Кемпф» — всего до 1000 танков и самоходных орудий. Когда Манштейн нанес этот удар, Василевский вместе с командующим фронтом генералом армии Ватутиным попытался остановить войска немцев своим контрударом. Вот эти две наступающие крупные группировки и столкнулись во встречном бою в районе Прохоровки 12 июля. Сталин лично руководил войсками в этой критической ситуации. Он выделил в распоряжение Василевского резервы Ставки: 5-ю гвардейскую армию генерала Жадова и 5-ю гвардейскую танковую армию генерал-лейтенанта Ротмистрова. Кроме того, сюда двигалась 27-я армия генерал-лейтенанта Трофименко из состава Степного фронта. Именно в этот момент Сталин приказал Жукову переместиться на это направление, где разгорелось главное танковое сражение на Курской дуге. Я не нахожу ни слов, ни красок для того, чтобы описать танковое сражение, которое произошло под Прохоровкой. Постарайтесь представить около 2000 танков, столкнувшихся на небольшом пространстве, осыпающих друг друга градом снарядов, горящие костры уже подбитых танков, выскакивающие из этик горящих танков экипажи — немецкие и наши — и бросающиеся в рукопашную... И все это длилось целый день! Ожесточенность сражения можно представить и по потерям: более 400 гитлеровских и не менее наших танков остались догорать на этом поле боя или лежали грудами искореженного металла после взрыва боекомплекта внутри машины. Приведу короткие цитаты из воспоминаний участников этого сражения. Вот что пишет Герой Советского Союза Г. Пенежко: «На огромном поле перемещались наши и вражеские машины. Видишь крест на броне танка и стреляешь по нему. Стоял такой грохот, что перепонки давило, кровь текла из ушей. Сплошной рев моторов, лязганье металла, грохот, взрывы снарядов, дикий скрежет разрываемого железа. Танки шли на танки... Мы потеряли ощущение времени, не чувствовали ни жажды, ни зноя, ни даже ударов в тесной кабине танка. Одна мысль, одно стремление — пока жив, бей врага... Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и били их из пистолетов, схватывались в рукопашную. Каждый из нас сделал на Прохоровском поле все, что было в его человеческих силах». Это переживания нашего воина. А вот что чувствовал ефрейтор Войтхон, взятый в плен здесь, под Прохоровкой. Он сказал, что в его роте из 100 человек уцелели всего трое. И те попали в плен. Не более 12 раненых сумели уползти в тыл. Наш майор, который допрашивал этого пленного, среди документов увидел фотокарточку и, показав ее Войтхону, спросил: «Кто это?» — «Это я». Но на фотокарточке был полнощекий молодой человек с густыми волосами и очень бодрым, веселым выражением лица. «По-видимому, это очень давняя ваша фотокарточка?» Пленный ответил: «Нет, это я сфотографировался в прошлом году, когда был в отпуске». Перед майором стоял не молодой человек, а морщинистый, седой пожилой солдат. Майор достал небольшое зеркало, перед которым брился по утрам, и протянул пленному. Пленный посмотрел на себя и просто онемел: он увидел себя седым, дряхлым человеком. «Проклятая война! Я же не был седым, я же знаю это точно. Вчера, накануне этого боя, я брился и не был седым». Прохоровскос побоище было переломным моментом в битве под Курском. Но Манштейн не считал себя побежденным. Позднее он напишет в своих мемуарах: "Сражение достигло своей высшей точки! Скоро должно было решиться — победа или поражение. Такова была обстановка, когда фельдмаршал фон Клюгс и я были вызваны 13 июля в ставку фюрера. Было бы правильнее, конечно, если бы Гитлер сам прибыл в обе группы или — если он полагал, что общая ситуация не позволяла ему выехать из ставки, -прислал бы к нам начальника Генерального штаба. Но во время всей Восточной кампании редко удавалось склонить Гитлера выехать на фронт...